Ночь прошла. Мистер Фогг в обычное время лег спать, но заснул ли он? Ауда, но крайней мере, не смыкала глаз. Паспарту, как собака, всю ночь караулил у двери хозяина.

На следующее утро мистер Фогг позвал его и коротко приказал заняться приготовлением завтрака для Ауды. Сам он ограничится чашкой чая и поджаренным хлебом. Миссис Ауда извинит его за то, что он не сойдет к завтраку и к обеду, так как он намерен заняться приведением в порядок своих дел. Вечером же он попросит Ауду уделить ему несколько минут для разговора.

Паспарту оставалось только выполнять указанное ему расписание. Но он смотрел на своего, как всегда, невозмутимого хозяина и не мог решиться выйти из комнаты. На сердце у него было тяжело. Его терзали угрызения совести, так как он во всем обвинял себя. Да, если бы он предупредил мистера Фогга, если бы он раскрыл планы Фикса, то его хозяин не потащил бы за собой сыщика в Ливерпуль, и тогда…

Паспарту не мог больше сдерживаться.

— Прокляните меня, мистер Фогг! — вскричал он. — Это все из-за меня, все моя вина…

— Я никого не обвиняю, — самым спокойным тоном отвечал мистер Фогг. — Ступайте.

Паспарту вышел из комнаты и отправился к молодой женщине, чтобы сообщить ей о намерениях своего хозяина.

— Сударыня, — прибавил он, — я ничего не могу сделать! Я не имею влияния на хозяина, может быть, вы…

— А какое же я могу иметь влияние! — отвечала Ауда. — Мистер Фогг не из тех людей, которые поддаются влиянию. Разве он понял всю мою беспредельную благодарность? Разве он заглянул в мое сердце?.. Друг мой, не покидайте его ни на минуту. Вы говорите, что он выразил намерение побеседовать со мной сегодня вечером?

— Да, сударыня, как видно, он намерен позаботиться о вашей будущей жизни в Англии.

— Подождем, — сказала молодая женщина и задумалась.

В это воскресенье дом на Севиль-Роу был как будто необитаем; в первый раз за все свое пребывание в этом доме Филеас Фогг не отправился в свой клуб, когда на башне парламента пробило половину двенадцатого.

И зачем пошел бы он в Реформ-клуб? Его там уже никто не ждал. Раз он не появился там вчера, в роковую субботу, 21 декабря, в восемь часов сорок пять минут вечера, то пари его было уже проиграно. Ему даже не надо было ходить к своему банкиру, чтобы взять у него для расплаты двадцать тысяч фунтов стерлингов. В руках его противников находился подписанный им чек, и достаточно было предъявить его, чтобы деньги Филеаса Фогга были переведены по назначению!

Итак, мистеру Фоггу незачем было выходить из дому, и он не вышел. Он остался у себя в комнате и занялся приведением в порядок своих дел.

Паспарту все время бегал вверх и вниз по лестнице дома. Часы тянулись для бедного парня бесконечно долго. Он подслушивал у двери хозяина, не считая, что поступает нескромно. Он смотрел в замочную скважину и воображал, что имеет на это право. Паспарту каждую минуту ждал катастрофы. Иногда он вспоминал о Фиксе. Но мнение его о сыщике резко переменилось. Он не сердился больше на Фикса. Полицейский инспектор ошибался относительно Филеаса Фогга и, когда следил за ним, арестовывал его, думал, что исполняет свою обязанность, в то время как он, Паспарту… Эта мысль угнетала бедного парня, и он считал себя величайшим негодяем на свете.

Когда Паспарту становилось невмочь быть одному, он стучался к Ауде, входил к ней в комнату, садился в угол и молча смотрел на молодую женщину, по-прежнему погруженную в задумчивость.

В половине восьмого вечера мистер Фогг осведомился у Ауды, может ли она его принять, и вскоре они остались вдвоем в ее комнате. Филеас Фогг взял стул и сел у камина против молодой женщины. На его лице ничего нельзя было прочесть. Каков он был до отъезда, таким остался и теперь: то же спокойствие, та же невозмутимость.

Несколько минут он сидел молча. Потом он поднял глаза на Ауду и сказал:

— Прежде всего я должен просить прощения, что привез вас в Англию…

— Прощения? Я, мистер Фогг… — перебила молодая женщина, сердце которой сильно билось.

— Позвольте мне кончить, — продолжал мистер Фогг. — Когда я задумал увезти вас подальше от страны, ставшей для вас столь опасной, я был богат и рассчитывал предоставить вам часть своего состояния. Вы стали бы тогда свободны и счастливы. Теперь же я разорен.

— Я знаю это, мистер Фогг, — отвечала молодая женщина, — и в свою очередь прошу у вас прощения за то, что последовала за вами и, может быть, этим способствовала вашему разорению.

— Но вы не могли оставаться в Индии, и ваша безопасность требовала, чтобы вы уехали достаточно далеко от этих фанатиков, которые вас едва не убили.

— Итак, мистер Фогг, мало того, что вы вырвали меня из рук фанатиков и спасли от ужасной смерти, вы еще считаете себя обязанным обеспечить мое существование на чужбине?

— Да, сударыня, — ответил Фогг. — Но обстоятельства повернулись против меня. Все же я прошу вас позволить мне предоставить в ваше распоряжение то немногое, что у меня осталось.

— Но что же будет тогда с вами? — спросила Ауда.

— Мне, сударыня, — холодно ответил мистер Фогг, — уже ничего не надо.

— Как же вы представляете себе ваше будущее?

— Так, как должно, — ответил мистер Фогг.

— Во всяком случае, такой человек, как вы, не может впасть в нищету. Ваши друзья…

— У меня нет друзей.

— Ваши родные…

— У меня нет родных.

— Если так, я вас очень жалею. Одиночество — тяжелая вещь. Неужели нет никого, с кем бы вы могли поделиться своим горем? Говорят, что вдвоем и бедность не так страшна.

— Да, сударыня, говорят.

— Мистер Фогг, — сказала молодая женщина, поднимаясь и протягивая ему руку, — хотите приобрести сразу и родственницу и друга? Хотите, чтобы я стала вашей женой?

При этих словах мистер Фогг в свою очередь встал с места. Какой-то непривычный свет как будто блеснул в его глазах, губы как будто слегка задрожали. Ауда пристально смотрела на него. Искренность, прямота, твердость и нежность благородной женщины, которая решается на все, чтобы спасти того, кому она всем