оно дано в норме творения <…>, – пишет Булгаков, – связано в то же время с чувством разъединения, убийства, тоски по утрате чего-то дорогого и чистого. <…> Змей отравил своим нечистым семенем экстаз плоти673. Однако эзотерическая мудрость Каббалы связывает с этим экстазом восхождение в горний мир, общение с Шехиной»674.

Вдохновленный чтением Зоѓара, Булгаков фактически повторяет основные тезисы каббалистов о двуполой природе души человека, связывая сексуальные аспекты человека и Божества иерархическим отношением. Женское и мужское, пассивное и активное начала взаимообусловлены, их динамические отношения пронизывают все мироздание… «Каббала насквозь пропитана полом», – резюмирует Булгаков675.

Возможно, наиболее близок Поплавскому в своих мистически-сексуальных размышлениях и переживаниях Лев Карсавин, автор гностических стилизаций и гимнов, также увлекавшийся идеями еврейского эзотеризма и писавший в 1922 году о том, что

на почве весьма отвлеченного понимания Божества в иудействе вырастают сексуальные теории Каббалы676.

Карсавина можно назвать проповедником идеи Адама Кадмона, поскольку именно идея андрогинного космического Первочеловека более всего привлекала его в каббале:

Двуединство я с любимой моей. Но мы с нею единая сущность, и единство наше – единство двух личностей. Сущность моя и любимой моей тожественна с сущностью всех земнородных, всего Божьего мира. Есть лишь одна тварная сущность, реальная и определенная не в отдельности своей (такой отдельности нет), а в иерархическом целом ее индивидуализаций, все бóльших, все более конкретных вплоть до меня и любимой моей. Эта сущность – мировая душа, в плотском же своем бытии – Адам Кадмон, весь мир в себе содержащий. Но мир он содержит в себе как многоединство всех своих индивидуализаций, как реальное и конкретное единство, превышающее пространство и время. Весь он во всех, мужа и жену воссоединяя ныне во времени, в неустанном круговороте самоизлиянья и самособиранья, смерти и жизни. Реальна личность каждого из нас, хотя и не так ограниченно, и отъединенно, как предстоит она во времени. Реальна и наша двуединая личность: она – целый человек, весь мир содержащий в себе иначе, чем прочие люди, хотя и единый в Адаме Кадмоне со всеми677.

«Адам Кадмон – всеединый человек, муж и жена, андрогин, – пишет Карсавин в «Noctes Petropolitanae». – <…> Благостью Божьей, Любовью Логос Себя целиком в ничто изливает – творит Себя в Адаме Кадмоне, создает Адама. Адам Кадмон всеедин, и муж и жена. Как любимый Логосом как творимый и образуемый, он – жена и невеста; как слитый в единство с Логосом, он – Адам Небесный, Второй, Богочеловек»678.

Если знакомство Поплавского с трудами упомянутых русских философов все-таки остается не вполне доказанным, то едва ли – учитывая его интерес к европейской мистике и, в особенности, к фигуре Якоба Бёме679 – он мог пройти мимо идей Н. А. Бердяева об андрогинности природы человека, высказанных в «Смысле творчества» (1916) и в статье «Из этюдов о Якове Бёме», опубликованной в 1930 году в двух выпусках парижского журнала «Путь». О том, что Поплавский интересовался творчеством знаменитого русского философа, свидетельствует полемика с ним в статье «Среди сомнений и очевидностей» (1932680), а о знакомстве с журналом «Путь» – его рецензия на два номера этого журнала681. С чтением опубликованной в 1930 году в «Пути» рецензии Бердяева на «Бытие и время» М. Хайдеггера682, несомненно, связана и такая запись в дневнике Поплавского (19.09.1931):

Работал с 12 до 19, мечтал, как мальчик, о счастливой жизни в деревне с родителями Дины и сколько бы я кому денег давал, и какие бы праздники праздновали, наши и еврейские. Затем читал Бердяева, погрузившись в дивный мир Гайдегеров, Кингкеров и т. д.683

Особенно важно, что Бердяев напрямую связывает раскрытие идеи первичного андрогинизма с традицией еврейской каббалы, влияние которой на мысль Бёме он предполагает в дальнейшем684. Он пишет:

В Каббале самосознание человека достигает вершины. В обычном христианском сознании истина о человеке-микрокосме задавлена чувством греха и падения человека. В официальном христианском сознании антропология все еще остается ветхозаветно-библейской. В основной книге Каббалы, «Зохаре», и у Бёме в «Mysterium magnum» (толковании на первую книгу Моисея) снимаются с Библии оковы ограниченности и подавленности ветхого сознания человечества и приоткрывается истина о космическом человеке. Каббала учит о Небесном Адаме. «Человек, – говорится в Sohar’e, – есть разом и итог, и высшая точка творения. Поэтому он сотворен в седьмой день. Как только появился человек, все было закончено, и мир высший, и мир низший, потому что все заключено в человеке, он соединяет все формы»685. «Он не только образ мира, универсальное существо, включая и Существо абсолютное: он также, он по преимуществу образ Бога, взятого в совокупности его бесконечных атрибутов. Он – божественное присутствие на земле; он – Адам Небесный, который, исходя из верховной и первоначальной тьмы, создает этого Адама земного686». «Внутри есть тайна небесного человека. Подобно тому как человек земной, Адам Небесный – внутренний, и все совершается внизу, как и наверху». В Каббале заключено уже глубокое учение об Андрогине. «Всякая форма, говорится в Sohar’e, в которой не находят принцип мужской и принцип женский, не есть форма высшая и полная. Святой находит свое место лишь там, где эти два места в совершенстве соединены… Имя человека может быть дано лишь мужчине и женщине, соединенных687 как одно существо»688. <…> В Каббале скрыта глубочайшая антропология, вполне согласная с истиной христианской. Истина о человеке не была полностью раскрыта в христианской церкви, которая для целей искупления охраняла ветхобиблейскую антропологию. Но бóльшая истина о человеке приоткрывалась в мистике и, прежде всего, в мистике каббалистической, связанной с самими истоками человека. Именно в Каббале раскрывается истина о человеке как образе и подобии Божьем689.

Тема изначальной андрогинности человека и испорченности состояния половой разделенности, выражающейся в отношениях между полами, имела важнейшее значение как для Бердяева, так и для Поплавского, постоянно мучительно размышлявшего об этом. «Образ и подобие Божье все же сохранилось в человеке, и в мужчине и в женщине, человек остался в корне своем существом бисексуальным, андрогиническим, – пишет Бердяев, почти буквально повторяя то, что мы только что говорили об отношении к расколу на два пола в еврейской каббале. – <…> Человек погиб бы безвозвратно, если бы андрогинический образ в нем исчез окончательно. <…> Мужчина пытается восстановить свой андрогинический образ через сексуальное влечение к утерянной женской природе»