на свой лад. Сара снова заставила ее повторить.

— Теперь Джаво запомнила, — уверенно сказала девушка, — дорогой Джаво все время будет повторять.

— А вдруг кто-нибудь услышит? — усомнилась Сара.

— Джаво не такая глупая, она не будет говорить вслух.

Взглянув на небо, девушка определила по солнцу, что время уже позднее, и заторопилась домой, говоря, что ей предстоит дальний путь.

— Подожди, Джаво, я тебе принесу кое-что, ты хорошая девушка.

Сара направилась домой. В это время Степаник, который забавлялся с козулей, увидел одиноко стоявшую девушку и подошел к ней.

— Ты уже уходишь? — спросил он.

— Посмотри, как высоко стоит солнце, скоро день кончится, — девушка указала на небо.

— Ты была у нас и уходишь, ничего не поев, — ласково сказал Степаник.

— Ах, Джаво и забыла, что она голодна. Джаво сегодня ничего не ела.

— Постой, я принесу тебе поесть.

Девушка, очарованная добротой юноши, обняла его и поцеловала. Степаник побежал домой и принес лаваш[29], густо намазанный маслом и медом.

— Теперь садись и покушай.

— Джаво возьмет с собой.

В этот момент появилась Сара, неся в руках красивый шелковый головной платок — одно из любимых украшений курдок. Джаво обрадовалась, как ребенок, и, забыв обо всем, подскочила к Саре и вырвала у нее из рук платок. Накинув его на голову и охорашиваясь, она обратилась к Саре и Степанику:

— Правда, Джаво красивая?

— Красивая, — подтвердили они.

— Ну, поцелуйте Джаво.

Сара обняла и поцеловала девушку.

— И ты, Степаник.

Степаник последовал примеру Сары.

— А сейчас Джаво поцелует вас.

Простодушная девушка с жаром поцеловала Сару и Степаника и, простившись с ними, направилась домой.

Глава двенадцатая

После ухода Джаво Сара с новой силой почувствовала весь ужас принесенного ею известия. Ничего не подозревавший Степаник доверчиво обнял Сару за плечи и спросил ее:

— Почему курдские девушки такие дикарки?

— Они не дикарки, — объяснила Сара материнским тоном, — но их никто не воспитывает, и они растут на воле, как зверьки.

— Как моя козуля, — заметил Степаник, — сколько дней я с ней нянчусь, а она никак ко мне не привыкнет, убегает, когда я к ней подхожу.

Сара с волнением разглядывала юношу, словно впервые видела его нежное, цветущее лицо и стройную фигуру. Глаза у нее наполнились слезами. Она отвернулась и вытерла их, чтобы Степаник не заметил, но мысли юноши были заняты Джаво.

— Ты знаешь, Сара, она была очень голодна. Она призналась мне, что ничего не ела сегодня. Я дал ей ломоть хлеба с маслом и медом, но она не стала есть, взяла с собой. Куда она так торопилась, Сара?

— Ей очень далеко идти.

— А куда?

— К синим горам.

— Пока она дойдет, будет уже темно. Ей придется одной пробираться через горы… Сара, неужели ей не страшно?

— Привыкла, разве волчонку может быть страшно…

В это время Сару окликнули, и она ушла.

Весь день мучительные, неотвязные мысли не давали покоя бедной женщине. Сара бродила по дому сама не своя, бралась за разные дела, но все валилось у нее из рук. Она то и дело совершала промахи. Весь день женщина провела в лихорадочном беспокойстве.

Сирота Степаник вырос на ее руках, она заменила ему мать. И вот теперь ее любимцу грозила опасность. Кому и как поведать то, что ей сегодня сообщила Джаво? Она была уверена, что если старик Хачо узнает о намерениях бека, он не перенесет этого удара. И без того уже он носил в душе неизлечимую рану… С другой стороны, Сара понимала, что скрывать нельзя и даже опасно. Надо что-то предпринять, чтобы предотвратить надвигавшуюся беду… Но кому открыться?!

В этих размышлениях она провела весь вечер и все же не пришла ни к какому решению. Когда они остались вдвоем с мужем, Айрапет спросил ее:

— Сара, ты сегодня на себя не похожа, что с тобой? Уж не больна ли ты?

— Голова что-то разболелась, да это ничего, пройдет, — ответила Сара: она боялась сразить мужа этим неожиданным известием.

— Приложи немного уксуса ко лбу.

— Я пробовала, не помогает…

Сара решила исподволь подготовить Айрапета, но не знала, с чего начать. Однако он сам пришел ей на помощь:

— Зачем к нам приходила сегодня эта курдочка? Откуда она?

— Это служанка Хуршид, жены Фатах-бека.

— Всякий раз, когда этот окаянный или его люди бывают у нас, я жду недоброго, — с горечью заметил Айрапет. — Эх, — вздохнул он, — когда эти безбожники забудут дорогу к нашему дому?

— Благодаря богу это еще не самое страшное, — произнесла Сара загадочным тоном, — кабы только это!..

Айрапет побледнел. Желая успокоить его, Сара сказала:

— Если господь бог посылает нам испытание, надо терпеть и уповать на него…

Бедняги! Они утешались тем, что приписывали божьей воле все превратности своей судьбы, словно бог мог быть творцом всех бед на земле.

— Что произошло? — испуганно спросил Айрапет. — Говори прямо.

Сара рассказала ему о своем разговоре с Джаво. Слушая ее, Айрапет несколько раз менялся в лице: глаза его то загорались гневом, то выражали грусть и сожаление.

— Я давно ждал этого, — заговорил он, стараясь овладеть собой. — Бедный отец, он не перенесет нового удара.

— Я тоже думала об этом, — сказала Сара, — эта весть сведет его в могилу.

Несколько минут длилось молчание.

— Отцу об этом — ни слова, — начал Айрапет.

— Но братьям следует сказать, — заметила Сара.

— Я сообщу им.

— Послушай, нельзя терять ни минуты! Расскажи им сегодня же, — настаивала Сара. — Надо торопиться: кто знает, что может случиться завтра.

Айрапет велел жене, чтобы она ничего не говорила невесткам, пока он не посоветуется с братьями.

Он вызвал братьев во двор и сказал, что ему нужно с ними переговорить об одном важном деле, и назначил местом встречи уединенную рощицу близ мельницы.

Когда все собрались, Айрапет рассказал им то, что поведала ему Сара. Весть эта так ошеломила братьев, что они застыли, пораженные и онемевшие. Так бывает в вечернюю летнюю пору, когда стая воробьев, опустившись на дерево, оживляет лес своим чириканьем и щебетом, но вдруг умолкает при виде налетающего ястреба.

Такое же впечатление произвела на братьев весть о недобрых намерениях Фатах-бека.

— Вот она, дружба курда! — заговорил наконец один из них. — Хоть он нам и кум, да, видно, позабыл нашу хлеб-соль.

— Может ли дружить волк с овцой, лиса с курами? — с негодованием произнес Айрапет. — Но мы более беззащитны, чем овцы и куры. У овец есть рога, они могут боднуть, курица и та норовит клюнуть, а мы — мразь, нечисть, которую надо смыть с лица земли.

Эти слова он произнес с