Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О н. Только потому, что тебя люблю...
О н а. Я не верю тебе.
О н. ...чтобы встретиться с тобой во второй раз и в третий...
О н а. В третий? Нет! Ты себя ещё выдал! Ты хотеть... ты хотел снова!
О н. Настенька...
О н а. Уйди!.. Нет!.. Я сказать... скажу Ярополку!..
О н. Не посмеешь, дура... (Звуки борьбы.)
О н а. Суламифь!.. На помощь!..
Князь, не чуя ног, побежал по лестнице. И увидел потрясающую картину: Настенька барахтается под Лютом, а насильник пытается ею овладеть, приспустив порты. Ярополк затрясся.
— П-прекратить! — крикнул он, сильно заикаясь. — Я убью т-тебя!
Воевода вскочил, натянул одежду. Красный, потный, с перекошенным от страха лицом, тяжело дышал винным перегаром. Настенька, не в силах подняться, пятясь, отползала в угол одрины.
— Так-то ты б-блюдёшь княжескую честь! — на высокой ноте бросил Ярополк. — Да, я слышал... Это, значит, не в п-первый раз?
— Княже, я клянусь... — пробубнил Мстислав.
— Не клянись, Свенельдич. Клятвы не п-помогут. Ты мне больше не воевода. Уезжай из Киева к уличам, где имеешь вотчину. Кровью твоей м-мараться — у меня мочи нет.
Беззаботный чижик засвистел у себя на жёрдочке. Лют пришёл в себя и сказал с презрением:
— Не тебе меня смещать, Ярополче. Святославом поставлен — он меня и выдворить волен. Но не ты. Понял, недоумок? А начнёшь бузить — всем покажу письмо Милонега к твоей жене. Все узнают, что ты рогат. Лучше уж сиди и помалкивай. Ничего не видел, ничего не знаешь. Учти! — и, стуча сапогами по половицам, вышел.
Князь, шатаясь, присел на одр. И заплакал горько.
А гречанка, тоже вся в слезах, подползла к нему на коленях. Сжав молитвенно руки, попросила мужа:
— Не кручинься, княже... Ты хороший, добрый... Не хотеть... не хотела с тебя обидеть... Это он, это Лют проклятый... — И она разрыдалась в голос.
— Б-бедная моя Настенька, — он склонился над ней, поднял её с колен, усадил с собой и за плечи обнял. — Я тебя не виню. Знаю, что другие над тобой поглумились... Силы небесные, светлые, что за жизнь у меня т-такая? Каждый норовит обмануть...
— Хочешь обратиться к отцу Григорию — он тебя крестить? Мы тогда венчаемся, как положено, и душа быть совсем спокойна? Именем Иисус Христос?
Он прижался к ней:
— Нет, моя любимая. В Киеве меня не п-поймут. И в особенности — отец. Я страшусь его гнева. Может быть, потом, через много лет...
Так они сидели, оплетённые неудачами, два ребёнка, в сущности: князю восемнадцать, а княгине — пятнадцать. Жертвы обстоятельств. Две несчастные жизни, брошенные в жестокую мельницу Истории.
В клетке, не осознавая своего заточения, прыгал чижик.
Великая Преслава, лето 970 года
У кормилицы Марии было трое детей от законного брака — сыновья Иван и Андрей, дочь Гликерья и ребёнок царя Петра — дочь София. Муж Марии, царский дружинник Стефан, был убит в русско-болгарскую кампанию 967 года под Доростолом. А когда умерла царица. Пётр стал захаживать к кормилице долгими зимними преславскими вечерами. Та была женщина дородная и невозмутимая, олицетворявшая собой плодородие. А царевичи и царевны, вскормленные ею, были для Марии как родные дети. И они относились к ней с нежностью и любовью, а с молочными братьями дружили. Царь Борис был ровесник Ивана, и они часто выезжали покататься верхом по окрестностям города. Их сопровождали дружинники, но мальчишки то и дело отрывались от слуг, прятались, дурачились. Это была игра, и обоим она доставляла радость Как-то, убежав от охраны, два подростка сидели на берегу и болтали о разных разностях. Царь Борис забавлялся тем, что швырял в воду камешки, а Иван строгал ветку ножичком, вырезая деревянный кинжал.
— А красивый Константинополь? — спрашивал царя сын Марии.
— Да, очень! — отвечал Борис. — Храм Святой Софии — не чета преславскому Купол такой громадный — входишь, и как будто до небес достаёшь рукой. По стенам — мозаика разноцветная. Зажигаешь свечку — стены начинают блестеть, загораются золотом, пурпуром, синевой... А Священные палаты во дворце императоров — это просто чудо. Перед троном, на ветках золотых деревьев — золотые птицы. На полу сидят золотые львы. Птицы могут двигаться и чирикать, львы — рычать, открывая пасти. А сидящий на троне император может вверх и вниз подниматься и опускаться — по желанию своему. Прямо цепенеешь от изумления.
— Да, отлично, — соглашался Иван. — А дома в городе высокие?
— Есть высокие, есть и низкие. Город-то большой. Тысяч сто, наверное, в нём живёт.
— Ну уж — сто!
— Ну, немного меньше. Речи всей Европы, Азии и Африки услышишь на улице. А особенно — на невольничьем рынке: эфиопы и сарацины, угры, хазары, персы... А библиотека при Константинопольском университете! Столько свитков и книг по различным наукам — философии, астрономии, медицине и математике — не перечитать за целую жизнь!.. Там я видел самого Льва Философа — знаменитого магистра!
— Повезло же тебе, Борис...
Мальчик бросил камень, задумавшись. А потом сказал:
— Повезло, да не очень: если б не смерть отца, я бы овладел многими премудростями... Как ты думаешь, его отравили?
— Мама говорит, что действительно он подавился косточкой от финика.
— Страшная, нелепая смерть! Он, должно быть, страдал, несчастный... Не могу представить его в гробу...
— Но, с другой стороны, — продолжал Иван, — сдать Преславу русским было бы для его величества хуже гибели.
Царь скривился:
— Ну, подумаешь — русские! Даром что язычники, а такие же люди. Со Свенельдом у меня прекрасные отношения. Он, конечно, злой, но меня не трогает. Князя Святослава боится.
— Как ты думаешь, Святослав захватит Константинополь?
— Думаю, что вряд ли. Варда Склер прибыл очень кстати. Он талантливый полководец. И со смертью Никифора ситуация, конечно, улучшилась.
— С кем Болгарии надо быть — с греками в союзе или с русскими?
— Надо с сыновьями Николы объединиться и создать единое Болгарское царство.
— Разве это реально?
— Если захочет Бог...
* * *
Но события изменились круто: с юга прискакал взволнованный Калокир с вестью о разгроме Святослава во Фракии. Печенеги в составе русского войска побежали первыми, Варда Склер с евнухом Петром овладел Аркадиополем и идёт на Пловдив.