что судебный процесс скоро возобновится, и всем нужно вернуться на свои места. Уже в помещении суда Виктор обнаружил, что Двардова и его телохранителя нет на своих местах. Несомненно, юноше от этого стало только легче. Судебный пристав, не спеша, передает записку судье. Полная тишина в зале и…

– Виновен! – беспристрастно объявляет главный судья.

Хоть для всех это было очевидно, для Виктора слова эти прозвучали, словно взмах топора палача на казни. Сразу же люди, охранявшие Романа Александровича, открыли решетку и надели на него наручники. Казалось, он их даже не замечает. Все его внимание было устремлено на младшего сына, и напоследок отец подмигнул ему с улыбкой на устах. Хоть младшему было совсем не весело, он улыбнулся в ответ, а после с глаз его потекли слезы. На него накатила дикая тоска; он никак не хотел, не допускал смирения перед данным фактом. А после Виктор осознал, что, не понимая как, уже бежит к своему отцу. Кто-то попытался его удержать, но он вырвался и все-таки успел ухватиться за своего папу. Потом, что было силы, обнял его. Люди в форме кричали, чтобы гражданин Кротов отошел от уже заключенного; судья назойливо стучал своим деревянным молоточком; какие-то люди что-то говорили Виктору, но он не обращал на них внимания. В этот момент для него ничего не существовало; ничего не было важнее того, чтобы обнять своего отца. Затем Юрий навалился на младшего брата и, проливая слезы, все-таки смог разорвать объятья отца и сына. Романа Александровича увели, а младший сын остался стоять на коленях, смотря туда, где он еще недавно держал своего папу.

      После наступила тьма, и Виктор очнулся уже дома. Он потерял сознание. Врачи констатировали нервный срыв и рекомендовали категорический покой. Но о каком покое можно говорить, когда в семье траур, и весь дом пропитан слезами страданий его обитателей?

Романа Александровича признали виновным и присудили двадцать пять лет в колонии строго режима. Учитывая его возраст, можно было сказать, что это пожизненно, и всем любящим его, оставалось надеяться только на Геннадия Юрьевича и его план подмены.

Прошла неделя и Геннадий, наконец, навестил дом Кротовых. Сперва он отправился на разговор с Надеждой Алексеевной, а после пришел к Виктору. После короткого приветствия и вопросов ради приличия типа «как здоровье и как самочувствие?», он начал говорить по делу:

– Твоего папу, наконец, перевели в настоящую тюрьму.

– Звучит так, будто вы и рады, – не стараясь обидеть, прокомментировал юноша.

– Прости, я не так выразился. Но это на самом деле не плохая новость. Его отправили в «Бутырскую» тюрьму, почти в самом центре города. И знаешь что еще? – улыбнувшись, спросил он.

– Что? – без особого интереса спросил Виктор.

– Сегодня мы с тобой поедем и проведаем, как он там!

– Что?! Правда? Неужели можно? Так скоро?! – парень не верил своим ушам.

– Ну, вообще-то нельзя, но нам сделали исключение! Классно, правда?

– Конечно! Я пойду маму обрадую! А можно мы еще Ксюшу с собой возьмем?

– Нет, дружок. Теперь плохая новость: навестить Рому может только один член семьи и я как его юрист, – это, конечно, расстроило Виктора, но радость от предстоящей встречи с отцом все еще била ключом.

– Но, может, тогда пусть поедет мама?

– Нет, Рома сказал, что хочет поговорить именно с тобой. Так что давай, беги-собирайся. Я жду в машине, – и младший Кротов пулей отправился на второй этаж, чтобы переодеться. Неужели он, наконец, увидит папу и сможет ему столько всего сказать!

Однако, Виктор не мог знать: Геннадий был не первым, кто узнал о возможной его встрече с отцом. Более того, вопреки его стараниям, это даже не он организовал встречу – возможность ее проведения была решена еще за день до нее.

Борис Сергеевич, как всегда, в одиночестве сидел на своем кресле в мрачном кабинете. Из общественного бизнесмена после трагедии с сыном он превратился в затворника, которого почти ничего не интересовало. Ничего, кроме того, что шептал ему голос из самых потаенных уголков его сознания. Он сидел и ждал, когда к нему явится его правая рука, телохранитель и главный «цепной пес». Единственный человек, которому олигарх мог верить и доверять. Михаил, как всегда, не заставил себя ждать и, войдя в кабинет, стоял смирно в ожидании разрешения говорить.

– Ты говорил, что Романа завтра переводят на постоянное место жительство, верно? – начал разговор хозяин кабинета, даже не глядя на собеседника.

– Да. Завтра его переводят в «Бутырскую» тюрьму, – безо всяких эмоций докладывал Михаил.

– Это хорошо. У нас есть там свои люди?

– Да. Майор Козлов. Один из полицейских, крышевавших Аркадия, за какой-то проступок как раз переведен в надзиратели этой тюрьмы.

– Аркадия? А он станет нам помогать после того, что стало с Аркашей? – Только теперь Борис начал смотреть в глаза своего подчиненного.

– Не думаю, что он в курсе. Он был туда переведен, как он считает, по вине Аркадия. Дело в том, что он однажды потерял свой табельный пистолет и обвинил в пропаже Аркадия. Наш человек вины не признавал, и в итоге майора перевели в надзиратели. Что-то вроде ссылки.

– Отлично. Хоть Кротова и посадили в тюрьму, я не хочу, чтобы он просто отсиживался там, словно на курорте. С его деньгами и возможностями даже в нашей тюрьме жизнь может быть не так уж страшна. Он будет там спать, есть, мыслить, читать, вспоминать приятные моменты, а мой сын уже не будет. И к тому же никто не должен даже мысли допустить, что со мной можно так поступить, и это останется безнаказанным, – начальник безопасности понимал, о чем говорит его хозяин, он уже давно ждал этого разговора. – Мы сможем убедить этого майора выполнить для нас просьбу?

– Думаю. Он падок на деньги и уже очень давно засиделся в майорах.

– Хорошо. Заплати, сколько нужно, и пообещай повышение по службе. Сейчас же свяжись с ним и попроси организовать встречу для разлученных отца и сына.

– С Виктором? Я Вас правильно понял?

– Да, ты правильно понял. Мальчишке почти двадцать, и он не входит в твою касту неприкосновенных, ведь так?

– Да, так. Я все понял и сделаю, как нужно.

– Не сомневаюсь, – и Михаил покинул кабинет, а Борис остался один наедине со своими мыслями, которые ласково шептали «Молодец».

По дороге к тюрьме Виктор с Геннадием больше не разговаривали. Юношу переполняли трепетные чувства от предстоящей встречи, и мужчина, видимо, не желал отвлекать его от столь интимного и деликатного настроя. Добравшись до