Глубокие вздохи. Шелест листвы и снова ветер, отрывающий окончания ее слов.

— Катя? Ты тут?

— Да, прости. Ты выпил свой стакан?

— Еще нет. Не передумала меня увидеть?

— Наливай второй. Это еще не все.

— Я еще этот не допил.

— Давай залпом.

Два глотка, свистящий вдох. Горлышко бутылки брякнуло о стакан, а потом полилась жидкость, разгоняя льдинки. Обрывок фразы: «До конца маршрута осталось…» — и полная тишина.

— Рома? Ты тут?

— Да, я тут. Сел за руль, но никуда, видимо, не доеду. В глазах двоится.

— Никуда не езжай, тем более пьяным. Права ведь отберут, ты что! Как на работу будешь ездить?

— Не отвлекайся. О работе потом поболтаем. Расскажи, что было дальше.

— Хорошо. Я выползла из комнаты на четвереньках. Он мылся. На полу в кухне лежал хозяин квартиры. Я не видела, где была вторая. Я не знала ее имени. Сейчас-то, конечно, знаю. В общем, я поднялась на ноги, прошла на кухню. Парень оказался живым, только в отключке. Я взяла нож и пошла в ванную. В ванной они были вдвоем. Он трахал ее, поставив раком. То есть ее ноги были в ванне в его полном распоряжении, а ее руки на полу, безвольно висели; она пыталась уцепиться хоть за что-нибудь, но не могла дотянуться до пола, не могла взять опору, просто скользила ладонями по ванне. Он держал ее за бедра, впившись ногтями в кожу. Она была для него просто дырой. Как и я несколько минут назад. Он увидел меня и начал дико орать — он кончал. Этот сукин сын кончал, увидев меня с ножом в руке. Я закричала и кинулась с ножом на него. На полу было полно воды, я поскользнулась, рухнула. Нож воткнулся в шею девчонке. Я свалилась под раковину и завизжала. Он еще несколько раз ее к себе притянул и бросил. Она упала, не до конца выпав из ванны, и пыталась дотянуться до рукояти, но руки обмякли, и она их больше не подняла. Он спокойно помыл член, вытерся полотенцем, бросил его на залитый кровью пол. Потом аккуратно встал, чтобы не испачкаться, нагнулся и пошевелил нож, проверяя, больно ей или уже нет. Она не отозвалась. Он просвистел что-то и ушел. Я услышала, как он натянул джинсы. Потом хлопнула входная дверь. Я ее убила. Какое-то время я пыталась отторгнуть эту мысль, но не удалось. Словно в голову вбили гвоздь. Он там до сих пор. Я выбралась в комнату, оделась и ушла. На мне не было крови. Но мои следы там повсюду. Я спустилась к подъезду, перешла к соседнему и села на лавочку. Через время приехали «скорая» и полиция. Я вызвала такси. Когда я сидела в машине, увидела, как из подъезда в наручниках вывели того парня. Во всем обвинили его, я это знаю.

Три глотка. Вдох. Жидкость снова льется в стакан с теплым урчанием, льда уже нет.

— Ты там не упьешься? — спрашивает она.

— Нет. Приезжай ко мне. Или давай я приеду?

— Ты пьян, а я не могу. У меня еще дела.

— Я приеду на такси, — сказал он.

— Я была беременна. Первая неделя была кошмаром. Каждую минуту я ждала, что за мной придут. Меня должны были арестовать и посадить навечно. Я убила человека, ту бедную девушку, ее звали Азиза. Но никто не приходил, прикинь? Пришла беременность. Меня рвало как отравленную. Но я и была отравлена его спермой, если уж говорить откровенно. Эта гадость зарождала во мне жизнь, такую же ублюдскую, как и он. Я боялась идти в клинику и испробовала все народные средства. Истекала кровью неделю, чуть не подохла, в последний момент вызвала «скорую». Наплела им, что меня изнасиловал бойфренд, но я никому не хочу об этом сообщать, и они помогли мне за пятьдесят тысяч. Бесплатно оказали помощь, конечно же, выходили меня. Но за полтинник молчали и не вызывали полицию. И в карточке написали: выкидыш. Я оправилась, старалась изо всех сил, потому что наступал тот самый день. День нашей с тобой встречи. И я пришла. Пришла, чтобы попросить тебя сходить со мной в полицию и во всем признаться. Но поняла, что не смогу. Я нашла это дело, оно в суде. Того парня, который нас привез, посадят за убийство. Они нашли свидетельницу, та описала меня. Никто меня не разыскивал, и я сама пришла к прокурорше. Обвиняемый ничего не помнит, прокурор считает это линией защиты. А он реально ни при чем. Я не знаю, как тот подонок вычислил, куда мы уехали. Скорее всего, просто проследил за нами.

— А как он попал в квартиру?

— Я тоже об этом думала. А потом прочитала стенограмму процесса, мне прокурорша показала. Азиза выпроводила девчонку, которую мы подобрали, Веру, пока я спала. Ублюдок ждал под дверью. Услышал, что дверь не заперли. Выждал, когда Азиза ляжет ко мне спать, то есть несколько минут, и ворвался. Оглушил парня, оттащил Азизу в ванную, чтобы не мешала. Толку от нее: она была сильно перекрыта, не знаю даже, как доплелась до двери, и неудивительно, что не заперлась, — просто захлопнула, и все. Она в ванне и проспала все время, пока он меня насиловал. В отчете судмедэксперта сказано, что при жизни у Азизы была травма мозга, ушибы. Он просто бросил ее в ванну, она ударилась головой. Видимо, тогда Азиза не спала, а была без сознания. Ему было плевать на ее жизнь. Его волновали только дыры.

— Катя, пожалуйста, скажи, где ты? Я помогу.

— Как? Поможешь сесть в тюрьму?

— Это была крайняя необходимость. Ты пыталась защитить себя. Защитить ту девушку, Азизу. Ты случайно ее ударила, ты не хотела. Тебя не посадят. Тебя оправдают.

— Ромка… Да ведь нет же! Я не защищалась. Я хотела убить. Я и сейчас хочу. Если бы я знала, где эта скотина, я бы убила его голыми руками. Просто вырвала бы ему сердце. Азиза пала случайной жертвой, тут ты прав. Но в ее смерти виновата я.

— Почему ты не рассказала мне? Почему не позвонила? Почему?! Я бы помог. Я бы тебе обязательно помог.

— Видишь ли, перерыв, который ты так и не смог проигнорировать. Я любила тебя, Ром. Ты не понял… Мы с тобой ведь так решили, верно? Смотри, тебе пошло на пользу. Ты стал человеком. Научился жить без меня. У тебя все получилось. И ты не должен себя в этом винить. Просто я облажалась. Прощай. Не слушай это.

Она аккуратно кладет телефон на асфальт, не отключая. Неподалеку гудит поезд. Нарастает свист, оглушительный гудок, в котором едва различим женский крик. Сильный, но мягкий удар и резкий скрип тормозов.

Ян не сомневался, что на той аудиозаписи самоубийство. Он не просто это слышал — ему это виделось так, словно картина разворачивалась на его глазах. Признавшаяся в убийстве девушка, стараясь сдержать эмоции и не передумать, наклоняется, чтобы положить дешевый пластиковый телефон на мокрый асфальт платформы, смотрит на приближающийся поезд: его огни слепят, он мчит без остановки, от скорости свистит; она вздыхает в последний раз, прерывисто и глубоко, на миг закрывает глаза — и прыгает. Резкий визг тормозов, изломанная жизнь машиниста и его помощника, смутные догадки всклоченных от резкого торможения пассажиров; шепот по вагону приносит понимание, но никто им не расскажет о факте, и это понимание будет неприятной тучей висеть над всеми, кому не безразличны судьбы людей, то есть почти над всеми. Меньше всего тех, кто бросается под поезд, волнуют судьбы этих людей. Меньше всего им интересно, что у одних жизнь не станет прежней, что эта смерть поселит в других мрачную уверенность в том, что для них это тоже может быть выходом. Суицидников вообще ничего вокруг не волнует — их слишком занимает собственная персона.