В среду утром Либ увидела в зеркале свое осунувшееся лицо.

Она подошла к хижине еще до пяти. У двери стояло кресло-каталка с намокшей от росы вельветовой обивкой.

Либ застала Анну спящей, лицо измято складками наволочки. В ночном горшке черноватая лужица.

– Миссис Райт… – словно оправдываясь, начала сестра Майкл.

Либ посмотрела ей в глаза.

Монахиня замялась, потом, ни слова не говоря, вышла.

Прошедшей ночью Либ разработала тактику. Она выберет оружие, с большой вероятностью способное потрясти девочку, – Библию. Положив себе на колени стопку религиозных книг Анны, она принялась листать их, отмечая отрывки полосками бумаги.

Когда девочка немного погодя проснулась, Либ еще не закончила, поэтому положила книги обратно в коробку.

– У меня есть для тебя загадка.

Вымученно улыбнувшись, Анна кивнула.

Либ откашлялась:

– Зеркало, – почти сразу проговорила Анна.

– Ты становишься чересчур умной, – сказала Либ. – Скоро загадки иссякнут.

Поддавшись порыву, она поднесла к лицу Анны ручное зеркальце.

Девочка вздрогнула. Потом стала пристально себя разглядывать.

– Видишь, как ты сейчас выглядишь? – спросила Либ.

– Вижу, – откликнулась Анна.

Перекрестившись, она выбралась из кровати, но покачнулась, и Либ сразу же заставила ее сесть.

– Дай я поменяю тебе ночную рубашку.

Либ вынула из ящика чистую рубашку.

Девочке никак было не справиться с маленькими пуговками, и Либ пришлось самой их расстегнуть. Снимая ей рубашку через голову, Либ затаила дыхание при виде многочисленных коричневых пятен на коже, а также красновато-голубых пятнышек, напоминавших разбросанные монеты. К тому же новые синяки в разных местах, как будто ночью девочку избивали невидимые враги.

Когда Анну одели и, чтобы унять дрожь, завернули в две шали, Либ уговорила ее выпить чайную ложку воды.

– Еще наволочку, Китти, пожалуйста, – позвала она из-за двери.

У горничной руки были по локоть в ведре с посудой.

– У нас больше нет, но я могу отдать девчушке свою.

– А как же ты?

– Найду что-нибудь к вечеру. Не важно. – Тон у Китти был безрадостный.

– Ну хорошо, – замялась Либ. – Можно еще что-нибудь мягкое, чтобы положить сверху?

Горничная утерла бровь багровой рукой:

– Одеяло?

– Мягче одеяла, – сказала Либ.

Она стащила с кровати три одеяла и сильно встряхнула их. «Положили на его кровать все одеяла, какие нашлись в доме», – сказала как-то Розалин О’Доннелл. Должно быть, это кровать Пэта, дошло вдруг до Либ. Других кроватей, помимо той, что стояла в закутке, где спали родители, в доме не было. Потом сорвала засаленную нижнюю простыню, обнажив чехол матраса, и увидела несмываемые пятна. Стало быть, Пэт умер именно здесь, остывая в теплых объятиях младшей сестры.

Сидящая на стуле Анна съежилась, почти исчезла, как перчатки из Лимерика в скорлупе грецкого ореха. Либ услышала доносящиеся из кухни резкие голоса.

Через четверть часа в комнату влетела Розалин О’Доннелл с наволочкой и овчиной, которую она позаимствовала у Коркоранов.

– Как тихо сегодня утром, соня!

Она взяла в свои руки опухшие руки дочери.

Как может эта женщина называть соней дочь, впавшую в летаргию? Разве она не видит, что Анна тает как свеча?

– Ну ладно. Как сказано в пословице: мать понимает то, о чем молчит ребенок. А вот и папа.

– С добрым утром, детка, – с порога произнес Малахия.

Анна откашлялась:

– С добрым утром, папочка.

Он подошел и погладил ее по волосам:

– Как ты сегодня?

– Довольно хорошо, – ответила она.

Он кивнул, как будто был удовлетворен.

Бедняки живут одним днем, так ведь? – думала Либ. Не в силах управлять обстоятельствами своей жизни, они учатся избегать лишних тревог, не заглядывая в будущее.

Или же двое этих преступников в точности знают, что делают с дочерью.

Когда они ушли, Либ снова застелила постель на двух матрасах и положила под нижнюю простыню овчину.

– Прыгай обратно и полежи еще немного.

«Прыгай» – курьезное слово, если учесть, что Анна с трудом заползла в постель.

– Мягко, – пробормотала девочка, похлопывая по рыхлой поверхности.

– Это чтобы не было пролежней, – объяснила Либ.

– Как у вас получилось начать сначала, миссис Либ? – спросила Анна тихим скрипучим голосом, и Либ наклонила голову набок. – Когда вы стали вдовой. Вы сказали: «совершенно новая жизнь».

Либ поразило, что девочка способна подняться над собственными страданиями и даже интересуется ее прошлым.

– На востоке разразилась ужасная война, и я захотела помочь больным и раненым.

– И вы это сделали?

Мужчины блевали, пачкали белье, плевались, протекали, умирали. Мужчины Либ, которых поручила ей мисс Н. Иногда они умирали у нее на руках, но чаще, когда она бывала в другом помещении, размешивая кашу или сворачивая бинты.

– Надеюсь, я помогла некоторым из них. Хоть чем-то. – По крайней мере, Либ находилась там. Она старалась. Насколько это было важно? – Моя наставница говорила, что там настоящая преисподняя и наша задача хоть ненамного приблизиться к небесам.

Анна кивнула, словно это само собой разумелось.

Либ записала:

Среда, 17 августа, 7:49. Десятый день надзора.

Пульс: 109 ударов в минуту.

Дыхание: 22 вдоха в минуту.

Не может ходить.

Она вновь обратилась к книгам, листая их, пока не нашла то, что ей было нужно. Либ ожидала, что Анна спросит ее, что она делает, но нет. Девочка лежала не двигаясь и следя глазами за пылинками, пляшущими в лучах утреннего света.

– Хочешь еще загадку? – наконец спросила Либ.

– Да.

– Недвижно я стою, – шепотом повторила Анна. – Два тела…

Кивнув, Либ ждала.

– Сдаешься?