Утро я провела на телефоне, по очереди беседуя с адвокатом брата, учительницей Люка, с которой договорилась пропустить две недели занятий, и пытаясь вычислить местоположение путешествующих в Малакке родителей.

Рабочий план на неделю пришлось сверстать заново. Выпав из нормального жизненного процесса, я начинала нуждаться в средствах. Доходы от «Литиевого заката» в лучшем случае покрывали мои затраты на жвачку.

Затем я позвонила Эйхнерам — той семье, что ушла от «Оставшихся», — и договорилась встретиться с ними во второй половине дня. Кевин Эйхнер сообщил, что ни разу не встречался с Табитой, но я сказала, что это не имеет значения. Выложив на стол свои карты, я рассказала об аресте брата. На случай если это обстоятельство может помешать нашему разговору.

После короткого раздумья Эйхнер ответил:

— Нет, поговорим в любом случае.

Ники Винсент обещала мне присмотреть за Люком, и мы собирались встретиться с ней в зоопарке, после обеда. Качались пальмы, лаяли морские львы. Здесь царила атмосфера ненастоящего, картонного мира: небольшие пространства, где воспроизводилась естественная среда обитания, миниатюрная железная дорога. Но над всем этим висел бурый туман, а затянутое дымом небо напоминало фильм «Бегущий по лезвию».

Сама Ники выглядела по-королевски. В легком оранжевом платье она неторопливо ходила со своим огромным, выдающимся вперед животом, сверкая серебряными украшениями. Обняв Ники, я поинтересовалась ее самочувствием.

— Никогда не слышала, чтобы беременные взрывались, но начинаю думать о такой возможности. Если взорвусь, ты сразу услышишь, — пошутила она. — А как твои дела?

Я рассказала о своих противоречиях с Джесси и о том, как он усомнился в невиновности Брайана.

— Хочешь, чтобы я его отшлепала? — спросила Ники. — И добавила, покачав головой: — Не стоит тратить время на улаживание отношений между своим мужчиной и собственным братом. Заставь их бросить рогатки с горохом и поддержать друг друга.

— Пытаюсь, — вздохнула я.

— Вот что я тебе скажу: я отшлепаю обоих, пусть только Брайана отпустят.

Я пожала ее руку:

— Спасибо на добром слове.

Кевин и Алисия Эйхнер жили в Саммерланде — небольшом поселке у самого океана, с магазинами, ресторанами и множеством дочерна загорелых людей. Возле их опрятного бело-голубого бунгало стоял ухоженный пикап «Форд-Е250» с блестящим плотницким инструментом в кузове. Крыльцо с наклонным пандусом из многослойной фанеры украшали искусственные цветы в ящиках. Я вспомнила, что страдающая церебральным параличом дочь Эйхнеров нуждалась в инвалидной коляске.

Алисия Эйхнер оказалась такой же опрятной, как и ее жилище. Одетая в накрахмаленную до хруста розовую блузку и жатые джинсы, она напоминала мексиканку своим монументальным, как у бронзовой статуи, сложением. Портрет дополняли зачесанные вверх черные волосы и большой рот. Кевин Эйхнер — светловолосый обаятельный человек ростом шесть футов и четыре дюйма, с шикарными усами и широкой улыбкой. Кевин носил шорты и грубые ботинки, а на его шее болтались темные очки на шнурке. Как пояснил сам глава семейства, он работал плотником.

Усадив меня в скромной гостиной, Алисия налила всем по стакану газировки. Расположившиеся на диванчике хозяева казались немного напуганными. Потерев руку об руку, Алисия запинаясь проговорила:

— Начну с того, что, примкнув к «Оставшимся», мы еще не знали… — тут она поморщилась, стараясь подобрать верные слова, — не знали, что это секта. То есть мы в жизни не собирались следовать какому-либо культу. Сперва «Оставшиеся» показались нам настоящим большим объединением истинно верующих христиан.

В разговор вмешался Кевин:

— У них имелись свои четкие взгляды. И понятная каждому идея. Мы посчитали, что это шаг в правильном направлении.

— К тому же они проявляли такое внимание… Радовались всякий раз, когда мы появлялись на службах. Кстати, «Оставшиеся» сами пригласили нас вступить в их ряды.

— Как это?

— Предложение исходило от помощницы учителя в школе, куда ходила Карина, наша дочь.

Алисия сняла с полки фотографию в рамке. Карине, похожей на мать темноволосой большеротой девочке, было около тринадцати. Склонив голову, она смотрела в камеру, криво улыбаясь.

— Нас пригласила именно помощница учителя. По ее словам, «Оставшиеся» посвящали много времени детям и мы смогли бы отыскать там некий «ответ». К тому же Карина привязалась к Шилох.

— К Шилох? — переспросила я.

— Да, Шилох Килер. Настоящий маленький сержант, — сказал Кевин.

Алисия крепко сжала руки.

— Первые два месяца казалось, что мы обрели новый дом. Дом, который действительно наш собственный. Душевный подъем ощущался во всем, что они делали. А церковь занималась действительно добрыми делами. Например, Шенил Вайоминг помогала детям, сбежавшим из дому. — Об этом я ничего не знала. — Она ходила по приютам для бездомных и даже общалась с ними прямо на улицах, в основном с девочками. И это работало. Шенил приводила таких детей в церковь, давала им кров и пищу, обещала не рассказывать о них полиции…

— Или сутенерам, — добавил Кевин.

— Пусть так. Тем не менее она давала ощущение безопасности. Казалось, это так замечательно! Понятно, большая их часть возвращалась на улицу, но некоторые оставались. Глори Моффет, например.

— Особая кукла Шенил.

— Кев, это некрасиво, — одернула мужа Алисия.

Продолжая внимательно слушать, я откинулась на спинку кресла.

— Но через некоторое время все из ленилось.

Эйхнеры переглянулись, не зная, с чего начать. Рассказ с кислой ухмылкой продолжил Кевин:

— Пастор Пит оказался сильно двинутым насчет грязи. Считал, будто весь мир отравлен нечистотами.

Алисия пояснила:

— Он страдал фобией. Вы никогда не обращали внимания на его руки? Они всегда красные и воспаленные. Все из-за того, что он никогда не выходил на улицу, не вымыв руки двенадцать раз. А его проповеди? Там всегда микробы, микробы и еще раз микробы. Они и работа самого дьявола, и кара Господня. Потому-то Вайоминг заставлял протестовать на похоронах умерших от СПИДа. Он был одержимым.

— Расскажи ей про «Дары», — попросил Кевин.

— Ах да… Верующие обязаны жертвовать Святому Духу. Предполагалось, что родители должны обнаружить в своих чадах некие дарования.

— И какого же рода?

Кевин скрестил на груди руки.

— Способность к пению или меткой стрельбе.

Мои брови в недоумении поползли вверх. Кевин объяснил:

— Именно. Пастор Пит обожал детей артистичных, а Шенил и Исайе Пэкстону нравились те, кто силен в другом искусстве — выживания.

Здесь улыбка сошла с лица Кевина.