Вечером я снова переехал в один из каменных домов Али, который находился над водопадом в верховьях вади Дерна. Здесь был организован прощальный ужин для двадцати гостей. Неожиданно явился сосед (сомнительной лояльности), который хотел узнать, по какому поводу устроено веселье, и мне пришлось прятаться за диваном. Но нежданный гость досаждал недолго, и вскоре наш пир продолжился. Мы прекрасно проводили время и были необычайно веселы, особенно если учесть, что вокруг кишели враги и моим хозяевам угрожала вполне реальная перспектива следующим же утром болтаться подвешенными за челюсть на крюк. Мои риски, безусловно, были куда меньше.

Около одиннадцати вечера настала пора прощаться, поскольку я чувствовал, что мое присутствие угрожает безопасности моих хозяев, которые и так пошли на многое. Ничего больше для нашего общего дела я сделать не мог. На самом деле сенусси не только рисковали сильнее, чем я, но и, по сути, выполнили всю работу. Успех, которого мы в итоге достигли, – их заслуга. Птичка и верблюд, которых я не видел четыре дня, ждали меня у задних дверей дома Али. Мы с Омаром попрощались и уехали в ночь. Мы пересекли Мартубский обход перед закатом, на следующий день взяли правее и вскоре после полудня приехали на место, где я оставил свой лагерь в вади Саратель.

Но лагеря мы не нашли. На случай засады мы, не останавливаясь, проехали мимо, как будто тут нас ничего не интересовало, объехали вади по широкому кругу и, убедившись, что в округе никого нет, вернулись и спешились, чтобы выяснить, что случилось. Все было подчищено, мы не нашли даже брошенной спички. Омара озадачили следы двух незнакомых верблюдов, но я решил, что на них ехали Чепмэн и его ливиец.

Омар хотел отправиться по следу, который уходил на запад, но я понимал: если это действительно Чепмэн, то он накрутит множество петель (со свойственной ему хитростью) и мы попусту потеряем время. Мне пришло в голову спросить у Мухтара, не знает ли он, куда делся наш отряд. Мухтар, однако, тоже куда-то откочевал, и нам пришлось ехать почти до Бир-Белатера, прежде чем мы встретили араба, который рассказал нам, что Чепмэн вернулся из «Дурсаленда» два дня назад с группой беженцев и счел за лучшее перенести лагерь в вади Аль-Фадж, где-то к северу от Амур-аль-Фаджа. Мы немедленно выехали, проделали путь длиной почти в двадцать пять километров, напоили животных в вади Рамла из колодца Бир-Семандер, поспали до рассвета в вади Аль-Фадж, нашли следы Чепмэна и через полтора часа въехали в его лагерь.

Следующие три дня я в основном спал. На пятый день после моего возвращения из Дерны вечером один араб из обейдат, шатры которого стояли в нескольких километрах от нас, приехал к нам в лагерь, подошел ко мне и, поприветствовав, сказал: «Они прибыли». Я позвал Чепмэна, и мы поехали туда. Вскоре мы нашли пятнадцать или двадцать человек, лежавших вповалку вокруг костра, – первую партию сбежавших заключенных. Дорога их настолько вымотала, что ни один не выказал по отношению к нам никакого интереса. Это меня несколько задело! Оказалось, неутомимые арабские проводники заставили их преодолеть больше семидесяти километров всего с одним часовым привалом. Никто никогда не готовил этих пленников к подобным подвигам, последние шесть недель они вели малоподвижный образ жизни и впроголодь питались в лагере; более того, решаясь на побег, они полагали, что их цель «довольно близко». А вот их подтянутые и довольные собой проводники с нетерпением предвкушали щедрое вознаграждение (и тут же его получили).

Мы угостили наших новых друзей лебеном и чаем, поскольку они были слишком слабы, чтобы есть, и оставили их отсыпаться до утра. Потом они на стертых негнущихся ногах доковыляли до нашего лагеря.

Наши новобранцы были в основном из Южной Африки плюс несколько англичан. Придя в себя, они простили нас за, как они выразились, прискорбный розыгрыш. Парни оказались жизнерадостными, чрезвычайно изобретательными и были вполне способны позаботиться о себе. Один из них, лондонец, и вовсе не был военнопленным. Полгода назад при отступлении он получил ранение в колено и отстал от товарищей. Какой-то араб подобрал его и привел в свой дом в вади Дерна. Он раздобыл бинты, рана постепенно заживала. Как только лондонец смог двигаться, его отправили в другой дом, потом в пещеру, потом в еще один дом и так далее. Ни разу он не оставался на одном месте дольше чем на три дня. Приютившие лондонца арабы кормили его лучше, чем питались сами, – он даже умудрился растолстеть. Более того, они каждый день давали ему по семь сигарет, купленных у итальянских или немецких солдат. Я знал, что табак в Джебеле в дефиците, а потому не очень-то верил в такую щедрость. Но оказалось, что этот методичный по натуре парень вел дневник, куда записывал все, что получал от своих гостеприимных хозяев (питая слабую надежду однажды с ними рассчитаться), и в самом деле запись «сигареты – 7 шт.» мелькала там регулярно.

Теперь на наши плечи легли заботы о постоянно растущей семье. За первой партией беглецов последовали другие, Чепмэн привел с собой из путешествия беженцев-дурса, да и другие арабы продолжали приходить. Все они нуждались в питании и уходе до эвакуации в Египет. Сложнее всего дело обстояло с провиантом: собрав запасы со всех своих складов, я наскреб приличное количество муки, но всего остального не хватало. Мы очень тщательно планировали наш и без того скромный рацион. Я купил несколько козлят и овцу у наших соседей (которые тоже жили отнюдь не в роскоши) и отправил людей в Дерну за фруктами, свежими овощами и сигаретами из немецких и итальянских армейских пайков. По-настоящему мы никогда не голодали, но я тратил столько времени на вопросы пропитания нашего отряда, растущего день ото дня, что даже месяцы спустя просыпался по ночам из-за того, что подсчитывал в уме продукты.

Деньги тоже подходили к концу. Пришлось продать всех наших животных, кроме Птички и двух верблюдов. Затем я начал выдавать долговые расписки. В конце этой эпопеи я задолжал больше полумиллиона лир (в основном это касалось жалованья). Но мне удалось выплатить все эти долги за один крайне примечательный день.

Чепмэн и я с самого начала приняли мудрое решение: мы жили отдельно, каждый под своим деревом на расстоянии двести – триста метров. Благодаря этому мы никогда не бесили друг друга. Каждые два или три дня он подходил ко мне и торжественно спрашивал: