день. Исходя из полученных сведений, мы меняли стоянку. Конечно, у нас была фора, но мы все равно рисковали: итальянцы передвигались на грузовиках, а мы толпой из пятидесяти с чем-то человек шли пешком, оставляя за собой заметный след. К тому же наши перемещения ограничивала необходимость за ночь добраться до одного из четырех действующих колодцев в округе, потому что запас воды больше чем на день мы с собой унести не могли. Итальянцы по своей наивности рассчитывали найти нас в одном из основных вади, где кусты и пещеры позволяли надежно спрятаться. Эти русла они и прочесывали, ну а мы выбрались на плоскогорье. Слегка волнистая поверхность земли, покрытая гравием, камнями и изредка колючками, не подходила для укрытий, наш лагерь был заметен издалека. Машины смогли бы проехать по плато, так что если бы итальянцы выбрались из вади, то вполне могли бы поймать нас. Но благодаря удачному сочетанию работы наших друзей, которые выступали проводниками патруля, и незадачливости самих итальянцев нам удалось избежать их пытливого внимания, хотя на третий день они подобрались так близко, что мы слышали рокот моторов где-то в глубине вади. На пятую ночь шейх Али ибн Хамид сообщил, что итальянцы объявили вади Рамла зоной, зачищенной от противника, и уехали на запад, так что он рекомендовал осесть именно там. Мы нашли глубокую кустистую лощину, в которой устроились в тени, наконец-то вытянув усталые ноги, а наши южноафриканские инженеры снова взялись за оживление батарей радиостанции.

Итальянский патруль отправился восвояси. Абдул Азиз ибн Юнус хотел увязаться за ним, но генерал Пьятти приказал ему вернуться к своим шатрам, а Али ибн Хамид проследил, чтобы приказ был исполнен. Через месяц Абдул Азиза нашли с перерезанным горлом. Подходящая смерть для басас.

На третье утро нашей передышки, пока сержант докладывал мне, что радиостанцию наконец можно попробовать включить, с вершины одного из холмов прибежал дозорный араб и сообщил, что слышал шум моторов в юго-восточном направлении. Потом появился еще один с сообщением, что неизвестные грузовики заруливают в вади, примерно в трех километрах от нас. Приказав всем укрыться, я пошел к Чепмэну, который устроился возле удивительно пышного и высокого куста. Когда я пришел, он брился. Выслушав новости и взглянув на непривычный томмиган в моих руках, он невозмутимо спросил:

– Мы что-нибудь можем сделать?

– Нет, – ответил я, с горечью подумав о полусотне безоружных людей на нашем попечении.

– Вот-вот. Так что я добреюсь, – сказал Чепмэн и улыбнулся сквозь мыльную пену.

Отложив оружие, я уселся у входа в жилище Чепмэна. Все наши люди спрятались и затаили дыхание, но вокруг валялось достаточно мусора, чтобы его заметил даже самый невнимательный итальянец. Теперь и мне было слышно, как грузовики скрежещут по влажному песку на пониженной передаче. Затем сквозь ветки я увидел, как первый из них показался из-за поворота, неожиданно близко. Я поднялся и пошел навстречу, чтобы остановить его. Если нам суждено сдаться, сделаем это степенно и с достоинством, без стрельбы и выкуривания людей из их убежищ. Грузовик подъехал ближе, и я узнал его: полуторатонный «шевроле», в нем пять ухмыляющихся бородачей – LRDG. Они затормозили, Хантер спрыгнул мне навстречу, и я пожал его руку, делая вид, что знал, кто к нам едет. Чепмэн как раз вышел из своего шалаша, закончив бриться.

Хантер и семь его грузовиков приехали на два дня раньше срока. Обеспокоенный нашим радиомолчанием, он подумал, что мы попали в беду, и поспешил к Зумлат-ан-Навамису, где встретил двух наших арабских дозорных, которые проводили его к лагерю.

Он привез хорошие новости: противника остановили и измотали у Эль-Аламейна. Паника в наших рядах закончилась после назначения нового командующего 8-й армией, и теперь войска рвались в атаку. Разрабатывалось множество планов, но точно он знал только то, что планируется задействовать LDRG, да еще что кто-то сказал: «Если Попски все еще жив и на свободе, то для него есть работа».

Воодушевленный такой перспективой, я решил не убеждать Хантера возвращаться в Египет без меня и с легким сердцем оставил трон Джебеля. Думаю, мои подданные-сенусси не сильно горевали из-за моего отъезда – наоборот, радовались, что можно будет на время перестать ежедневно печься о нашей безопасности. Я заверил их, что вернусь до зимы, а их страна обязательно будет освобождена; как ни странно, они мне поверили; что еще более странно, все вышло именно так, как я сказал.

Однако прежде чем уйти, я хотел подчистить концы и оставить все в надлежащем порядке. Мы созвали всех наших кредиторов, которые успевали приехать, и назначили представителей для всех остальных, чтобы с помощью привезенных Хантером денег рассчитаться со всеми долгами. Птичку, мою белую кобылу, я отправил Али ибн Хамиду, моему дражайшему другу среди сенусси, чья тайная и могущественная поддержка обеспечила все мои успехи.

Старого ученого шейха из дурса, протеже Чепмэна, я назначил главным бухгалтером и кассиром. Мы проработали с ним вместе тридцать шесть часов, сначала разбираясь со счетами, а потом составляя инструкции и поручения. Я оставил немного провизии и назначил новое место встречи на случай, если из лагерей у Дерны сбежит кто-то еще.

Солдаты 9-й австралийской дивизии у трофейной итальянской 47-мм противотанковой пушки. Бои при Эль-Аламейне

Следующим вечером все мы залезли на грузовики Хантера и поехали в сторону Сивы. По пути, однако, мы получили приказ держать курс на Куфру, поскольку Сива эвакуировалась. Поэтому нам пришлось заехать в Хатиет-аль-Атла, скопление колючек и кустов к северо-западу от Джагбуба, где располагался секретный склад LRDG. Заправившись и захватив продуктов, мы отправились через песчаное море в шестисоткилометровый переезд до Куфры.

Плохо помню это путешествие: я провел за линией фронта больше пяти месяцев, и мой разум охватила «лихорадка Джебеля». В голове крутились только проблемы и обязанности последних месяцев, ничто в мире больше меня не волновало. В Куфре мне пришлось задержаться на один день, прежде чем на самолете преодолеть еще больше тысячи километров до Каира. Вечером я приземлился в Алмазе и на такси сразу поехал с докладом в штаб Ближневосточного командования. Оставив свое снаряжение прямо на пороге, я вскоре с досадой понял, что к восьми часам вечера все разошлись по домам и меня уже никто не ждет, а вежливый и заботливый дежурный офицер не счел мое дело настолько срочным, чтобы звонить своему бригадиру в Тарф-клуб. Вместо этого он посоветовал мне отправиться домой, принять ванну, выпить, хорошенько отдохнуть и возвращаться с утра. Я сдался, хоть и чувствовал себя