что она кусается — в истории, которая, очевидно, является ее собственной. Кажется маловероятным, чтобы она стеснялась, не решаясь опубликовать свою историю как таковую. Скорее, ей было легче писать о себе, маскируясь под художественную литературу, потому что художественная литература не претендует на фактическую точность и, таким образом, дает писателю большую свободу выражения, чем «автобиография».

Любопытно, что Унсет часто ссылается на память. Автобиографу, который описывает свою жизнь как роман, не нужно обращаться к воспоминаниям. Автобиография зависит от памяти, и писатели, которые пишут о давно ушедших годах с намерением воскресить прошлое, особенно склонны апеллировать к воспоминаниям, а также рассуждать об особенностях памяти. Но если история жизни превращается в «вымысел», вопросы памяти можно отодвинуть на второй план или отбросить совсем. Тем не менее Унсет ссылается на воспоминания. Это одна из особенностей текста, которая, помимо обильной детализации, придает ему некоторые типичные черты автобиографии. Так, Унсет начинает книгу с первого воспоминания и его тщательного анализа. Она отмечает: «Настоящие воспоминания об этом раннем периоде детства лежат далеко друг от друга, как пятна яркого солнечного света в стране тьмы»77. Она различает то, что помнит сама, и то, что ей рассказывали другие. В конце книги, когда умирает ее отец: «Ее последующие воспоминания были похожи на образы, увиденные в разбросанных осколках разбитого зеркала»78. Она намекает на то, что Ингвилд помнит (или не помнит) свое детство: «Оглядываясь на прошедшие годы, ей казалось…»79; «Почти во всех воспоминаниях, которые она сохранила с тех пор…»80 Тем не менее на фоне ее сосредоточенности на психологии в целом воспоминание у нее не приобретает той важности, как у некоторых из ее современников, подписавших «автобиографический пакт», и читатель не должен представлять, что сам нарратив представляет собой последовательность воспоминаний. Скорее, это история, рассказанная с драматическим чутьем, несовместимым с рассеянным, интроспективным фокусом рассказчика от первого лица, но может вполне соответствовать нарратору, структурированно рассказывающему историю кого-то другого.

Унсет использует еще одну возможность, которую предоставляет ей беллетризация — она сводит к минимуму вмешательство рассказчика. От автобиографического текста обычно ждут определенный вклад нарратора, который комментирует происходящее из настоящего времени (ожидание, которое автобиографы, за некоторым исключением, обычно оправдывают). Рассказчица Унсет время от времени проявляется, когда речь заходит о событиях, которым только предстоит случиться (событиях, стоящих за горизонтом истории главной героини, заканчивающейся на ее одиннадцати годах). Иногда (хотя и не очень часто) она дает о себе знать проницательными комментариями. Например, она отмечает, что самое раннее воспоминание Ингвилд — «ее первое осознание себя, когда она противопоставила свою волю воле другого человека»81 — наблюдение, которое интересно дополняет давно известное отождествление личности с памятью и более недавнее утверждение, что автобиографические воспоминания относятся к формированию когнитивного «я» (т. е. к самосознанию)82. Но чаще она стремится откорректировать создающееся впечатление. Например, она называет преувеличением соперничество между детьми в семье и говорит: «Радость старших братьев и сестер при появлении новорожденного, несомненно, зачастую в какой-то степени связана с их предположением о том, что теперь взрослые будут заняты с малышом»83 — и что они сами получат больше свободы. Особенно проницательно она отзывается об убеждении, которого придерживаются многие опекуны, что маленькие дети играют друг с другом. До четырех-пяти лет, утверждает она, дети заняты исследованием окружения и интересуются взрослыми, от которых они зависят, при этом они не обращают особого внимания на других детей, хотя и могут попытаться отнять у них что-нибудь84. Но в основном повествование ведется с точки зрения Ингвилд.

У Ингвилд появляется младшая сестра, Марит, а вскоре и еще одна — Бирте. И все же это определенно не работа в стиле «мы», а личная история Ингвилд. Повествование фокусируется на ней, и рассказчица комментирует только ее психику, и ничего больше. Ее отличию от Марит уделяется куда больше внимания, чем их совместной деятельности. Повествование сосредоточено строго на Ингвилд, но о том, как она стала писательницей, почти ничего нет, хотя некоторые моменты указывают на ее ранний писательский талант: она любит рассказывать истории и читать и ненавидит шитье и вышивку. Большая часть информации, которую Унсет дает об Ингвилд, ничем не обоснована и не несет особой смысловой нагрузки: например, в два-три года она очарована игрой света на потолке и одержима плакатом с изображением стопы, а позже ей нравится сидеть в тайном месте в саду. Информация, которая как бы существует сама по себе, является отличительной чертой этой автобиографии.

Одновременно с тем, как формируется картина склонностей и талантов Ингвилд, ее предпочтений и увлечений, многие из них, как бы сильно они ни проявлялись, находятся в постоянном движении, готовы измениться, рассеяться, перегореть или повернуться вспять в любую минуту. Например, в детстве Ингвилд любит пчел, но взрослые этого не одобряют. Ее теплые чувства к собаке испаряются после того, как ее укусила другая собака. Внезапно меняется ее отношение к плаванию. Изначально она ненавидит и боится купаться; но два лета спустя она решается зайти в море, начинает плавать и влюбляется в него. В целом Унсет рисует детство как время подвижности, текучести, когда проблемы возникают, а затем точно так же исчезают.

В поисках того, что Натали Саррот позже назовет тропизмами и положит в основу своего главного сочинения, Унсет следует за довербальными, субрациональными реакциями Ингвилд на различные ситуации85. Например, она описывает ощущения от того, как прыгала между двумя зеркалами, когда была совсем маленькой. Страх был доминирующей темой для Джоан Арден, но Унсет подходит к нему аналитически: Ингвилд/Унсет гордится тем, что знает, как появился каждый из ее страхов. Она знает, что ее страх перед темнотой начался, когда она в темноте упала с лестницы. Что ее страх перед огнем был вызван картиной разрушений, вызванных пожаром. В главе об эксгибиционисте и других формах «полового воспитания» она описывает опыт, объединивший страх с чувственностью, а именно — опыт потерять голову в опасной ситуации и безрассудно сделать что-то еще более опасное. Она падает с лестницы:

Прошло много времени, прежде чем она стала ясно осознавать, что она испытала — одновременно спазм страха, сладострастное чувство и рассеянность, которые могут проявиться, когда телу кажется, что ему угрожает гибель: кровь бурлит, и человек делает вещи, от которых позже приходит в ужас86.

И эти идеи, и подход очень оригинальны, они не имеют прецедентов в традиции женского нарратива о детстве.

Одновременно рассказчица раскрывает, не говоря этого, об Ингвилд то,