заострились настолько, что притронься я к ним сейчас, то обрезалась бы.

— Дядя бросил Полину, как только узнал о её болезни. И я бы тоже. Я бы тоже бросил. Она не любила меня. Ведь наверняка. Могла ли вообще любить? Во мне боролись два чувства: любовь к ней и ненависть из-за того, что она мне изменила, досада от того, что меня обманули, что всем было на меня плевать, все решали свои финансовые проблемы за мой счёт. Но отдавала ли отчёт моя жена в своей измене? Меня бы развели в два счёта. Тётя думает, что я разведён, — задумался, вскочил с кресла, походил немного по комнате, но затем вновь сел напротив меня, — меня спасала работа, но и тут произошёл коллапс. Компания, которую я создал и работе, которой отдавал тогда всё своё время, чтобы хоть как-то отвлечься, разорилась. У меня остались огромные долги… Деньги были и семьи Полины. Часть долгов покрыл дядя.

Акулов вновь замолчал.

— Не по доброте душевной ведь помог, — догадалась я.

Михаил кивнул.

— Потом я выяснил, что разорению способствовал дядя, поставщики были его.

Я охнула и прикрыла рот ладонью.

— Полину положили в больницу. Её мать очень хороший человек, но тоже не здорова… Я не мог бросить Полину.

Я озадаченно свела брови к переносице.

— Вы не дали себе шанса на другую жизнь…

— Теперь я это понимаю, но завяз по самую шею. Как в болоте. Если я начну бороться, то меня затянет с головой. Я привык. Пустил всё на самотёк. Жена — это даже удобно. Во всех случаях удобно. Пусть даже если это всего лишь строчка в паспорте.

— И с тех пор вы… такой холодный, как земля в Арктике, или остывшая земля после жара, что выжег её, или…

Акулов перебил.

— Так ты меня видишь?

— Вы можете изменить всё…

Михаил Александрович вскочил и навис надо мной.

— Ты просто маленькая девочка и сейчас находишься в том возрасте, когда можешь позволить себе быть максималисткой.

Я тоже встала.

— Нет. Я просто не вижу стен. Стены вокруг себя построили вы сами.

— Я должен туеву хучу денег своему дяде. Я связан обязательствами с матерью Полины. Я женат, в конце концов.

— Поэтому вы готовы плясать под его дудку?

— Я вынужден. Мать Полины в приступе отчаяния готова была заплатить любые деньги, чтобы видеть свою дочь здоровой. Сейчас она думает, что дочь здорова.

— Поэтому меня, как цирковую обезьянку, водили на приём и в дом матери Полины?

— В том числе. Одно из условий. Сегодня мой дядя довольно потирает руки. Он получил часть денег в уплату моего долга. А я получил гарантии, что мать Полины будет пребывать в счастливом неведении до самого своего конца.

Я стояла ошеломлённая.

— Теперь ты знаешь, что я за чудовище, — Акулов с горечью посмотрел на меня, — контракт — твоя защита от меня. Я уже говорил. Мне не выпутаться из всего, что сейчас происходит в моей жизни, я слишком завяз во лжи. Самым близким. Себе… Для тебя же открыты все пути. На первое время тебе поможет контрактное вознаграждение, ты неглупая, Волкова. Ты не скована ничем.

Он тяжело при этом дышал, как будто каждое слово давалось ему тяжело.

— А если я увязла, — я задрожала, подходя ближе, — уже… по самые уши…

Акулов повесил голову и покачал ею, прежде чем посмотреть на меня.

— Я не тот, кто тебе нужен. Это уж точно. Меня не собрать. Даже кусочков не осталось…

— Тогда скажите мне, что ничего ко мне не испытываете. Давайте! Что мы связаны контрактом, что я ваша подчинённая. Ещё раз…

— Ты мазохистка? Я не пойму, — он не сказал это с привычным раздражением, скорее устало, как будто ему надоело сопротивляться.

Михаил подошёл вплотную и положил свои ладони на мои щёки.

— Видят небеса, я предупреждал, я гнал тебя от себя. Я огонь, а ты бабочка, и летишь ты на него, не чувствуя опасности, — нежно прошептал он, и его горячее дыхание обожгло мне губы.

— Я не боюсь, — потянулась к нему на цыпочках.

Его руки легли на мою талию и сжали её, взгляд чёткий, как выстрел. Я как будто оказалась обнажённой перед ним. Ладонь поднялась по позвоночнику, прикосновения рождали вокруг мурашки, и легла на затылок, оттянув волосы на той тонкой грани, где пока не больно, но всё ещё приятно. Моё лицо открылось его взгляду, метавшемуся по нему, полностью в попытке счесть эмоции и мысли.

Ему хотелось верить мне…

Его губы тут же накрыли мои подрагивающие. Почувствовала ток, как маленький взрыв, но он потряс нас. От него ко мне и обратно. Я заискрилась от его прикосновений.

Миша целовал меня так отчаянно, больно терзая мои губы, тут же нежно покусывая, но через несколько секунд вновь кидаясь в атаку, бешено и по-хозяйски орудуя у меня во рту горячим языком.

Как будто в последний раз…

У меня внутри всё оборвалось от этой мысли и чтобы подавить приступ паники, я вжалась в него так сильно, что попытайся кто-нибудь сейчас оторвать меня от Акулова, у него бы не вышло. Мне казалось, что это поможет избавиться от плохого предчувствия. Его пылающие ладони бороздили по моему телу, сжимали меня, скользили по коже.

Раздалась трель моего телефона и мы ещё какое-то время не могли оторваться от друг друга. Но мне пришлось взять трубку, пока Акулов целовал мою шею. Звонили от лица мамы и сообщили об операции. Михаил Александрович отпустил меня к ней, и той же ночью я вылетела в свой город. Босс провожал меня в аэропорту. Со смертельно усталым выражением лица и взглядом, который никуда не хотел меня отпускать.

А я не могла отделаться от плохого предчувствия…

Глава 44

Два месяца спустя

От лица Кати

Миша не писал мне. Не звонил. Лишь на следующий день прилетело сухое, как добралась и проявлен сдержанный интерес к здоровью моей мамы. На это сообщение он не ответил, хотя оно и было им открыто.

Всё. И больше ни строчки за два месяца. Хотя банковская карта пополнялась с регулярной частотой.

Пару раз я звонила сама, но