– …А нам чего? Живи сам – другим жить не мешай, так ведь, командир? Это Хан все чего-то построить хотел – об империи мечтал. На хрена ему империя нужна была, если ему так и так подыхать? А детей у нелюдей не бывает, я знаю, стерильные они, так что и наследнику оставить нельзя. Я тебе конкретно скажу: выкуп отдашь – и все, друганами будем, а мы…

– Про выкуп не гони, – остановил его Крысолов, – про выкуп я с Ханом договаривался, с ним и дальше говорить буду, если что. А ты с темы свернул, Жорик. «На дурку» шар пускаешь? «Делить нам нечего» – твои слова? Отвечаешь?

В холле внезапно стало тихо, даже раненые вроде стонать перестали, только тот, с челюстью, хрипел. Артем заметил вдруг, что рука Крысолова висит в сантиметре над кобурой.

– Да не, ты чего, – после еле уловимой задержки быстро ответил Жора, облизнув верхнюю губу. – Извини. Рамсы чутка попутал…

– Ну и не путай дальше, я больше предупреждать не стану. Ладно, будем считать – проехали. Что с Ханом случилось?

– Да я ж говорю, мы сами не поняли. Он вообще-то стерегся, себя контролировал, человечину жевать старался не сильно часто – раз в неделю, а то и две, типа, как подзаряжался. Ну или перед схваткой какой. Вон, перед тем как к вам на встречу идти, раба привалил. Ему и рабы-то нужны были в основном для этого. А тут, как деревенских этих в лесу повязали, он от бабки одной отойти не мог, прямо как кот от валерьянки. Смотрит на нее, и такое ощущение – заурчит. Ему-то бабы в общем-то, как и любому мужику, нужны были, он даже большинство из них в живых оставлял, так то ж – молодые девки, а тут – старуха, лет пятьдесят…

Петровна, как ни была занята работой, отчего-то возмущенно фыркнула, бросив на Жору убийственный взгляд, тот же продолжил, ничего не заметив:

– …Пацаны говорили, у нее мешок был, с лекарствами, здоровый. Ну они посмотрели – наркоты вроде не было там у нее, а она за них цеплялась, типа, «мне без них не жить!». Хан запретил, кроме оружия, у них чего-либо брать, так они ей его и оставили. Она там себе чего-то колола потом… я все же думаю, была у нее дурь, вот и поехала крыша у Хана, когда он ее сожрал.

О ком Жорик говорил, Артем понял сразу. Это Надька Захарова, Колбасихина племянница, Кузнецу она тоже каким-то боком родственница была. Вечно у нее болело то одно, то другое. Еще до Хрени все она по больницам шарилась, да в аптеке таблетки покупала, а уж ела их, чуть ли не пригоршнями. Одни ела, другими заедала, третьими вторые закусывала – «чтобы вредные эффекты снять», так она объясняла. И это – «мне без них не жить» – так и говорила. Ей тогда Серега каких-то уколов привез из города – как же звались они? Коротенькое название такое, так она от радости чуть ли не плясала, все у него купила, хоть Серега и заломил тогда за них. Батя, правда, всегда над Надькой подтрунивал, да и самому Артему что-то не верилось в многочисленные Надькины болячки, глядя, как ломит она на своем огороде да лихо сечет здоровенные лозины на дрова. Значит, пропала Надька. Не помогли ей ни таблетки, ни уколы те… Ага, вспомнил, как лекарство то называлось: АТФ…

…Когда в начале ХХ века был открыт героин, сразу же нашлось немалое количество как пациентов, так и врачей попробовать на себе чудесное лекарство, обладающее отличными болеутоляющими свойствами. Причем если пациенты в большинстве своем приобретали пристрастие к героину действительно в результате сильных болей, которые надо было хоть чем-нибудь успокоить, то врачи, опять же в большинстве, «подсаживались» на белый порошок из чистого любопытства: правда ли так хорош этот препарат, и действительно ли прав мистер Джонс в том, что «его действие волшебно, доктор!»? Неуемное любопытство – то, что в числе прочих достоинств, обеспечило человеческой расе довольно-таки привилегированное положение в этом мире. Ребенок не зря тянет в рот все, до чего ни дотянется, – даже горький димедрол, который его силой не заставишь съесть, если это будет нужно: малолетний экспериментатор будет жевать, может, и морщась, но абсолютно по собственной воле. Причем может съесть целую упаковку и получить серьезное отравление – чисто из любопытства, как сказано. Стоит ли удивляться тому, что среди выживших особей рода человеческого нашлось немало и таких, причем в разных частях света, которые уже в первые дни Катастрофы решились попробовать человечину. Нет, еды еще хватало, даже пирожные в холодильниках не успели испортиться, даже нежнейшие фрукты, доставленные сверхбыстрыми самолетами к столу толстосумов, только-только начали подгнивать, а кто-то уже разделывал соседа. Ну или просто – прохожего. Тем более что стало можно…

А кроме того, сказалось, по-видимому, и желание утвердиться в этом новом мире – вот никто не может, а я – смогу! И, значит, выживу! Хотя бы потому, что у меня преимущество перед тобой: ты для меня просто еда. Ну и такой момент: подражать сильному, быть на него похожим – очень удачный ход с точки зрения выживания. (А выжить – помните? – хотят все.) Глядишь, и сам, делая как сильный, сильным станешь. И потому первобытный человек надевал шкуру медведя, а его далекий потомок – китайскую шмотку с надписью «Армани». Потому что это – носят сильные! Дальнейшие пляски в этой одежде в общем-то особо между собой и не различались – что у кроманьонца, что у жителя мегаполиса начала XXI века. В силе морфа очень быстро убедились все. Морфы едят людей. А значит… Самое печальное, что вот это сработало гораздо в большей степени, нежели у самурая, поедающего печень убитого врага при обряде «куматори». Или полинезийца, закусывающего вовремя подвернувшимся мореплавателем, дабы знания и умения могущественного белого человека перешли к нему. Не сразу, конечно, но все же достаточно быстро выяснилось, что и в каком виде стоит употреблять у ближнего своего. Почему – большинство, правда, не знало. Ну и ладно, главное – работало ведь! Однако даже те, кто вирусом занимался всерьез, – а то, что все эти дополнительные бонусы новоиспеченному людоеду дает именно он, уразумели быстро все, – не понимали толком, что же делает со вчерашним офисным хомячком, которому до жути захотелось стать крутым, «шестерка»…

В организме жертвы такого вот субъекта, решившего, что и он «право имеет», вирус переходил в форму «В». Естественно, все опыты с поеданием мяса в виде шашлыков и прочих блюд с термической обработкой быстро доказали то, что и должны были доказать: ничего такого особенного с человеком не происходит, разве что утоляется чувство голода. Вирус инактивировался температурой. Вот с сырым мясом – тут дело шло веселее. Опять же если понять, что лучший эффект развивается именно при жевании. Ферменты слюны, а затем и пепсин желудочного сока живого человека на «шестерку» действовал некоторым образом инактивирующе. Собственно, это было почти то самое, что и искали в арзамасской лаборатории: один из недостающих компонентов для разработки действительно эффективной вакцины. «Ослабленная» форма «В», попавшая в желудочно-кишечный тракт, не зомбировала человека за несколько минут-часов-дней, а внедрялась в кишечную микрофлору. Между прочим, ее в человеке – несколько килограммов живого веса. И находится она в человеке не просто так, а выполняет важную роль – продуцирует витамины и прочие полезные штуки. При этом у человека, жующего сырятину, в организм попадала форма «В» – более агрессивная форма вируса. Нелюди – к таким быстро прицепилось это название – не только не болели ни вирусными, ни даже другими бактериальными заболеваниями, но даже начинали приобретать, пусть и в значительно меньшей степени, то, что давала зомби именно эта форма: увеличивалась реакция, скорость, сила, тем более что в организме нелюди энергетические процессы шли все же по кислородному – более энергетически выгодному – пути с первой же минуты. А кроме того, потихоньку менялось и тело. Опять же до когтей морфа, пробивающих лист железа, видоизмененным ногтям было далеко, но вспороть живот противнику взмахом руки – это тоже неплохо. И все бы хорошо, да только за все в этом мире приходится платить: при достижении определенного количества зараженной микрофлоры в кишечнике количество переходило в качество, микробы начинали «гнать» наряду с витаминами и вещества, губительно действующие на головной мозг. Нечто подобное, для сравнения, наблюдается у больных циррозом печени. В условиях отсутствия печеночной детоксикационной способности организм может запросто отравиться продуктами жизнедеятельности собственной кишечной микрофлоры, в силу чего и назначают таким пациентам антибиотики – для ее подавления. А перестать употреблять человечину нелюдь уже не мог: действие сырятины для него становилось схожим с действием наркотика, как по эффекту от употребления, так и по последствиям, – начиная с определенного момента нелюдю уже было невозможно обходиться без куска человечины, как не может обходиться без ежедневной дозы героина наркоман или без стакашка хоть чего-нибудь спиртного алкоголик со стажем.