В армии я был разведчиком-пулеметчиком, до этого исполнял обязанности санитарного инструктора. В ГСМе[123] я был пулеметчиком, но пулемет мне не дали, и я был просто разведчиком, потому что пулемет был занят.

Долго я там не просидел, недели две, две с половиной проработал и пришел с рапортом, говорю:

— Переводи меня.

У меня друзья в «шестерке» были, я к ним хотел. Но получилось так, что меня забросили сразу в «копейку», и я на самом деле очень рад. Коллектив сплоченный, хороший.

Мои первые ощущения на позиции. Приехал мой братишка, встретил с улыбкой, я его тогда еще не знал, он пулеметчик. Подходит ко мне:

— О-о-о-о, братулец, как твой позывной?

Ну, естественно, обменялись любезностями, и он говорит:

— Идем, покажу тебе, где у нас, что и как.

Показывает на бойницу, и там я смотрю.

— Там духи, там мы сегодня хреначились.

В то же утро «затрехсотило» еще одного друга моего, но я его узнал чуть позже. А я приехал в обед, и вот мне рассказал про такой случай:

— Вот у нас братишку одного подранили, поэтому минус один человек, и вы тут двое приехали с ГСМа. Ну вот тут духи, тут ЗУшка выезжает, там туалет, там чаи гоняем. Курите?

— Нет.

— Ну если что, я буду выходить на улицу курить.

— Да нам без разницы, не волнуйся, кури в комнате.

И я посмотрел в бинокль на общую обстановку, что там вообще происходит. Признаюсь честно, я тогда был впервые в боевой обстановке, и даже за 18 командировок на Украину такого не было. Я поднимаю бинокль и вижу, что идет черный-черный негр, говорю:

— А там парень чернокожий, на других он непохожий.

— А, ну так хреначь его!

Ну я ж, естественно, очередь дал, промазал, он убежал. Ну там до него далеко было, метров 400, но для пулемета что это такое? Фигня, по-моему! (Смеется.) Но через 3 часа я понял, что такое настоящий бой, потому что было тяжело, потому что выезжала «Дашка»[124]. И первым под бронированную «Дашку» попал наш товарищ. Она выкатилась и распетушила бойницу, за которой он и сидел.

Я у друга спрашиваю:

— Можно за пулемет? Пострелять? А то год уже не стрелял.

— Да, конечно!

И на часа три продлилась моя протяженность обмена, передачи, пулеметная дуэль. Моя первая задача была выманить его, цепляя, чтобы он опять выкатился, а наш ПТУРщик как раз бы сделал свое дело. Но так как ПТУРы были говенные, «Фаготы»[125], они просто шмякались в пятидесяти метрах от меня, я даже видел их падение. Это четвертый этаж здания, они просто п***анулись, все, не более того.

И я взмок на самом деле, потому что братишка мой устал уже просто и патроны заряжать, и подносить. А я как ошалелый, она выкатывается — я туда всаживаю. Но я не понимал, что она бронированная, это потом мне сказали. А тогда я не понимал, почему она выезжает и выезжает. А она мне всю бойницу по кругу обстругала, у меня были такие дыры кругом, потому что 12-й калибр представьте себе. Попадая в конечность, отрывает ее, и у меня по кругу было пять дырок.

Ко мне командир отделения подходит:

— Беги оттуда, ну его нах**!

А я как упертый вцепился, мне же интересно, ажиотаж, кураж поймал, прямо опьянел, скажем так. Но потом уже до меня стало доходить: мало ли. Ну и, как в итоге оказалось, я ей просто колеса сбил, они спустились. В пять утра была как раз моя смена, дежурство, и ее уволокли, она вся спущенная была. Когда она перестала выкатывать, два противника легли под дерево, а я не пойму, что за огоньки сверкают. И такие шлепки по зданию — тук-тук, тук-тук. Я такой: «А-а-а-а, вон оно что!» И я насыпал туда, но, естественно, было очень далеко, и ходить туда, проверять, нафиг оно надо? Главное, чтобы они просто не стреляли после этого, и все.

На следующий день был штурм, мы перешли на 300 метров вперед, мы брали по чуть-чуть, кусочками небольшими, постепенно выдавливали их и, естественно, постоянно кусали их, чтобы они не расслаблялись. Блин, у меня отделение было очень хорошее, я на протяжении всего пути могу сказать, что все достойные, все простые, без какой-то лжи и пафоса, корысти и вот этих вот хитростей.

Но, конечно, бывает в семье не без урода, как говорится. Был у нас парень, он ни с кем не ладил, вот он вроде все, хорошо, помирились, но нет, что-то ему не нравится, что-то его не устраивает, и он начинает сам по себе. Ну, без таких никуда.

Мы закрепились в 300 метрах от наших прежних позиций, нам дали здание. Был у нас сапер, я его Дядюшкой называю, потому что хвостиком за ним по пятам ходил, он много чему меня научил. И он решил пролом сделать. Там трехэтажное здание, и перед ним четыре этажа, и они плотнячком стоят. И вот, чтобы пробиться туда, нужно было пролом сделать.

Наблюдаю такую картину: мы все стоим внизу, подрыв, мы все смотрим — как уе*енит! Во время взрыва стены у здания распухли от ударной волны и обратно вошли, все. Мы охренели! Посыпались кирпичи, были такие жесткие узоры, трещины. Второй подрыв. Там оказалась двойная стена, как раз-таки о чем я говорил, два здания вместе. И вот от второго взрыва стены снова распухли, и все… так и остались (смеется).

Нам сказали:

— Парни, размещаться в этом здании теперь небезопасно.

А как раз в этот момент катался танк, о чем мне парни день назад говорили. Такой, спорадический танк. И, взвесив все плюсы и минусы, а плюсов было мало, а-хах, мы все-таки с горем пополам заселились в это здание и отстояли нормально. Слева от нас были пятиэтажки, справа — полянка, а посередине — дорога, на которую выкатывалась та «Дашка».

Мы пошли по левой стороне к многоэтажкам и там в первый раз я познакомился с танком, потому что он стрелял по ребятам справа. Разъе*ал им пятый или шестой этаж, но благо все без происшествий.

Ну, дальше штурм за штурмом, мы шли-шли, и у нас с братишками как бы разыгрался такой соревновательный процесс, постоянно так: идем, постреляем:

— Ну, сегодня день охоты, погнали!

Пострелять, посмотреть, понаблюдать, нашли кого-то, все —