они… Зачистка нормально, они просто постоянно закидывали нам свои «подарки» — артой. Нет-нет, да и да. Противника не было, а утвердиться надо. Зачищали все. Потом у них начался навал. Они на своих броневиках гусеничных: «Брэдли» там, не знаю, как называются.

Прорвались к нам буквально две штуки, один проехал, второй остановился. Мы начали по нему огонь вести. Это тот же день, 18 марта, когда этот штурм был. И вот все этот их «Брэдли» стоял за забором. С него, с крыши, РПГшник стрелял, а граната не успевала взводиться, и она просто рикошетила. Ну и, соответственно, гранаты закидывали. Они тоже не понимали, что мы в этом доме находимся. Кто-то понимал, а кто-то не понимал. Как-то так вот.

А противник, он в «песочке» был, форма такая была, тоже не мог понять: то турецкий был противник, или кто… Ну вот взять, например, игиловцев, они всегда в черном ходили. Даже мы находили черную одежду после этого. Даже когда мы на штурм ходили, повязывали ленточки белые. Договаривалось между своими, между союзниками. И они прослушивали, или че, я не знаю, но у них тоже ленточки были на противнике. Ну, это, я так понимаю, не игиловцы — или турки, или ливийцы, кто они там.

Вот они к нам в ворота щемились, пулеметчик их там на очереди, они их вытаскивали. Граната там. Вот буквально забор, где это все и происходило. Там непонятка. В доме, конечно, по позициям все сидели, когда вышли из дома, тоже… И тогда я не знаю, что за мина была…

Взрыва не было, просто хлопок. Хлопок, и я думаю, что они конкретно штурмуют нас. Просто хлопок, и я понимаю, что сюда мне осколок попал. Нога. Я понимаю, что осколки, потому что забор… Хлопок — и осколки в забор, они лицо посекли мне. И я понимаю, что там есть калитка. Я быстрее туда. Сел и жду этого противника, когда он зайдет… Опять же, квадрокоптер, по нему, наверное, стреляли, скорее всего.

Дали мы им отпор, один «Брэдли» уже чуть подальше, с нашего взвода ребята с РПГ все-таки мочканули. Там мой командир взвода подбежал, добил их там всех. Ну и все. Они подосели, подъехал наш «Чекан» на эвакуацию. У нас к тому времени два «двухсотых» лежало, три тяжелых конкретно «трехсотых», которые вот-вот тоже… Я думал, они не выживут.

— И чем их так?

— Артой. Вот эти мины хлопковые, не знаю, как их назвать. Мины эти хлопковые просто прилетели, и люди оказались напичканы осколками. А в этом доме, в котором мы сидели, было много тех, кто первый раз пришел. Первопроходцы. И у всех ребят в глазах была смерть, и все были готовы… у каждого граната, и я понимал, что любой человек просто вздернет чеку, психика не выдержит того, что он видит. Там все взрывается, в наш дом что-то летит, взрывы прямо во дворе рвутся эти 120-е, прям ба-а-а-ах. Стекла, все это… Понятно. Просто не первый раз, когда ситуация такая, где рядом мины, идет бой, а человек, который первый раз это все видит, ему тяжело.

И я говорю: «Пацаны, вы что, сюда умирать пришли? Не делайте глупостей. Оборону занимайте — и все. Противник, он нас боится. Мы — сила. Если бы мы не были такими мужественными, мы бы таких результатов не добивались бы».

А противник, он нас реально боится. Видно же. Даже тот же «Брэдли» заехал, и они не понимали, куда сунуться, не знали местности. Это уже после этого всего, а во время боя х** его знает. А когда уже пацаны видели… Он и туда, и сюда, Он не понимал, как выехать, как заехать. Они там тоже были перепуганные.

Про кафель в крови и «хаттабки»

Ну, ребятам я просто разъяснил: «Пацаны, мы же не умирать пришли, так что давайте, мужественней, не надо ерунды делать». Там просто белый кафель, и по нему кровь растекается.

Такая картина: два наших товарища лежат, «двести», крови много вытекло от множественных осколочных ранений. Просто вытекли. И рядом с ними «трехсотые» лежат. Они вытекают, бледные лежат, уже все. Они уже попрощались с нами.

Когда у нас первый контакт был с противником, товарищ мне говорит: «Братан, все, иди, я взял “хаттабку” в руки…». Это мы делали гранаты из гранаты АГС, там это выкручивалось, засовывалось в ЗГМ. Это устройство называлось «хаттабка». Она была эффективней. Там спираль, осколки, эффекта поболее. Он взял ее в руки, сказал: уходи, мол, оставь меня, я тебя прикрою. Я: «Братан, подожди. Мы у тебя еще на свадьбе погуляем… — А он как бы не женат. — Куда убегать, я тебя не брошу». Ну и как бы там такая же ситуация после этого. Во время этого боя, штурма.

Ну и там уже отход прозвучал. Приехал «Чекан» наш, загрузили «двухсотых» в него, «трехсотых» тяжелых. Ну и я тоже был «трехсотый»: пальцы, ноги, лицо… Ходить мог, но в пятке два осколка, глубоко они засели. Первые впечатления были, будто ударило мне в пятку, а потом все больше и больше. А это же во время боя, все хлюпает в берцах. Уже крови набралось, и меня тоже в госпиталь отправили. Ну, всех раненых, «двухсотых», «трехсотых», на эвакуацию.

Ну и после этого при отходе пацанов тоже артой, хлопком. Не знаю, что за мина такая. Конечно, тяжелая ситуация, словами все равно не расскажешь.

Приободряющие пирожки

— Ну, все-таки дали отпор этому противнику. Я парней ободрял как мог. «Пацаны, с меня пирожки!» Я как бы это, делал пирожки пацанам. Когда нам на штурм надо было идти ночью, готовил пацанам пирожки, чтобы хотя бы идя на штурм они не были голодными. Как у нас говорят? «Голодный волк не обосрется». Да, но, конечно, всем хотелось вкусно покушать, тепло поспать.

Было холодно поначалу. Жили в домах, не как на Шаире. Была вода… Ну, подключали насосы. По бытовухе нормально все было, и еда была, все было. Ну, еда… Это привозили нам. Но хотелось там самим что-нибудь приготовить… Находили муку где-то. Тогда эти магазины-шмагазины… ну,