И отключился.

Тамара в двести тридцать пятый раз проверила свои бумажки, сложила их в папочку, папочку аккуратно уложила в портфель и всю дорогу до дома несла свой портфель так, будто в нем не папка с бумагами лежала, а открытая банка с живой водой, которую ни в коем случае нельзя расплескать ни капли, а то вся волшебная сила пропадет… Пришла домой, рассеянно похвалила туфли, которые Наташка купила к выпускному вечеру, немножко поговорила с Анной по телефону, на бегу проглотила ужин, приготовленный Наташкой специально для нее, потому что они с отцом поужинали еще три часа назад, и тут же нырнула в свой «рабочий кабинет», чтобы еще разок просмотреть свои драгоценные бумажки — просто так, на всякий случай, один-единственный разок, последний… Во втором часу ночи решила, что надо бы все-таки поспать, а то завтра, чего доброго, еще проспит, — и устроилась тут же, в своем «рабочем кабинете», в бывшей огромной кладовке, которая ей понравилась с первого взгляда, а превратившись в «рабочий кабинет», стала любимым помещением в квартире. Спала она плохо, несколько раз за ночь выползала потихоньку на кухню покурить, а в шесть утра уже сушила после душа волосы феном, варила кофе, жарила гренки и смотрела на часы: есть у нее время еще разок просмотреть свои любимые бумажки? Один разок, теперь уж точно последний.

Она уже минут десять торчала у подъезда, вертя головой и бережно прижимая к груди портфель, когда рядом остановилась совершенно незнакомая машина, светло-серый джип угрожающих размеров, из незнакомого джипа торопливо выскочил знакомый Юрий Семенович и демонстративно уставился на часы.

— Без пятнадцати восемь, а ты уже на боевом посту, — весело заметил он. — Я думал, мне тебя будить придется.

— И тебе доброе утро, — сварливо откликнулась Тамара, нетерпеливо дергая ручку дверцы устрашающего джипа. — Это еще вопрос, кого кому будить надо. Я тебя уже сто лет жду. Поехали уже, а то разговоры, разговоры… И на дорогу незнамо сколько времени уйдет. Так весь день на глупости и потратится.

— А ты все взяла? — спросил Юрий Семенович, не трогаясь с места, не делая ни малейших попыток помочь открыть ей дверцу и с сомнением глядя на ее тощий портфель.

— Все, все. — Она еще раз безуспешно подергала блестящую ручку. — Я еще вчера все сложила, а сегодня утром еще раз проверила.

— И купальник взяла? — продолжал допрашивать ее Юрий Семенович. — И зеркало? И… я не знаю… бигуди взяла? И косметику? И крем для или от загара?

— Ты что, издеваешься? — растерялась Тамара. — Какие бигуди, какой купальник? Мы же поработать хотели, все обсудить, обговорить, обдумать… При чем тут купальник?!

— Без купальника не повезу, — категорично заявил Юрий Семенович. — Посмотри на себя, на кого ты похожа? А вода в озере те-е-еплая… Да не волнуйся ты, успеем мы и обсудить, и обдумать. Одно другому не мешает. Иди за купальником, иди. И на твоем месте я бы этот деловой костюм поменял бы на что-нибудь более подходящее. На сарафанчик какой-нибудь, что ли. Или хотя бы на джинсы с футболкой. Мы же не в мэрию едем, ты что, забыла?

Тамара молча повернулась и, шипя сквозь зубы от раздражения, потопала за проклятым купальником и сарафанчиком. Черт с ним, его все равно не переупрямишь, к тому же в одном он безусловно прав — глупо ехать за город в шелковом, да еще и белом, костюме и в лакированных туфлях на шпильке. Это она утром просто по инерции оделась так, как каждый день одевалась на работу. Поездку к Юрию Семеновичу на дачу она тоже работой считала, вот и не подумала о купальнике с сарафанчиком. О косметике и бигуди… Нет, все-таки он над ней смеялся.

По квартире бродила полусонная Наташка, жевала сухую корку черного хлеба и горестно заглядывала во все зеркала.

— Господи, какая я толстая, — пожаловалась она матери не отрываясь от зеркала. — С такой фигурой жить нельзя. Ма, может, мне пластическую операцию сделать? Знаешь, сейчас умеют жир удалять. И нижние ребра — тогда вот такусенькая талия получается.

— Мне бы твои заботы, селедка копченая. — Тамара развеселилась и сразу успокоилась. — Шест на ходулях. Хворостина сухая.

Наташка сразу оторвалась от зеркала и тоже развеселилась — она любила, когда ее называли селедкой или хворостиной.

— А какие у тебя заботы? — с интересом спросила она, наблюдая, как мать бестолково роется на полках шкафа. — Ты чего вернулась-то? Забыла чего-нибудь?

— Да купальник, — с досадой сказала Тамара. — Мы поработать на даче у Юрия Семеновича собрались, а он напомнил, что на дачу в таком виде не ездят. Вот черт, да где же все?..

Наташка отодвинула ее от шкафа, стала умело ликвидировать учиненный матерью беспорядок, что-то переложила, что-то задвинула, в то же время назидательно ворча:

— Еще бы тебе знать, где все… Сто лет не отдыхала. В таком виде на дачу собралась — со стыда сгореть можно… Дикий человек! На, держи свой купальник. Снимай костюм, вот эти штаны наденешь. И Анькину рубашку, клетчатую, она тебе как раз. И ее тапочки, синенькие, она в прошлый раз их у нас оставила, очень кстати. Ма, ты что своей головой думаешь? У тебя же абсолютно нет нормальных тряпок! Вот в этом во всем никуда пойти нельзя, только в администрацию или на презентацию! А если в приличное место — так и надеть нечего!

Тамара посмеивалась, торопливо переодеваясь и засовывая купальник в пакет, но молча с некоторой неловкостью все-таки соглашалась с дочерью: да, у нее нет нормальной одежды. Масса деловых костюмов, строгих и дорогих, «вызывающе скромных», как говорила задушевная подружка Ленка, пара вечерних платьев, но тоже вполне строгих, два летних платья, ничем по стилю не отличающихся от деловых костюмов, и… все. Ну, еще дурацкий спортивный костюм — только для дома. Еще банный халат. Ему лет десять. В приличном месте, например, таком, как загородная дача, ей действительно совершенно не в чем появиться. Слишком давно она не бывала в приличных местах, вот что. Слишком давно не отдыхала, как отдыхают нормальные люди, — на зеленой травке, на живой природе, возле костра, стреляющего искрами… И чтобы не бояться испачкаться золой, травой и ягодами. Права Натка — нет у нее нормальной одежды. Ладно, как-нибудь потом надо этим заняться.

Юрий Семенович, увидав ее в старых Наташкиных джинсах, из которых та выросла еще в седьмом классе, в Аниной клетчатой рубахе и растоптанных теннисках, заметил одобрительно:

— Ну вот, совсем другое дело. Тебе давно бы следовало гардеробчик поменять. Надо как-нибудь этим заняться.

— Потом, — отозвалась она, мельком удивившись, что он то и дело озвучивает ее мысли. — Поехали скорей. Столько работы, столько работы… У меня тут еще одна плодотворная дебютная идея… Кажется, плодотворная. Я предварительно посчитала…

Она увлеклась, стала вдаваться в подробности, полезла в портфель за своими драгоценными бумажками и говорила всю дорогу, даже не замечая, что Юрий Семенович молчит, крутит баранку, и не очень понятно, слушает он или вообще думает о чем-то своем. Они доехали — он все время молчал, молча выгрузил из машины две большие пластиковые корзины со свертками, бутылками и термосами, молча понес их в дом, а Тамара потрусила за ним, размахивая бумажками и на ходу договаривая что-то еще чрезвычайно важное. Ну все, кажется, больше сказать нечего. А он все молчит.