взглядом. Я остановилась перед ними, опустилась на колени в своем пальто на снег и сказала им, какие они хорошие собачки. С очень острыми зубами.

Когда я немного убедилась, что они меня не укусят, я просунула руку через ограждение ладонью вверх. Только один из них подошел, чтобы обнюхать меня, в то время как другие оставались на месте, словно не хотели опускаться так низко, чтобы я их погладила. Я почесала пушистую шею дружелюбного и улыбнулась, когда он лизнул мне руку. У меня никогда не было собаки. Папа их не любил. Но я всегда мечтала об одном.

Немецкая овчарка с соболиным мехом и угрюмым выражением лица одиноко стояла возле собачьей двери, вздыбив шерсть на мое присутствие. Я тихо заговорила с ним, но он держался на расстоянии, махая хвостом и подняв шерсть. Чувствуя, что уже достаточно его расстроила, я встала, чтобы немного прогуляться по периметру. Глаза охранников впились мне в спину, словно я попала в перекрестие прицела.

Облака разошлись, солнце сияло на снегу. По краям участка росли деревья, и я гадала, как далеко мне придется идти, чтобы найти цивилизацию или даже просто дорогу с редкими прохожими. Хотя, даже если бы шоссе находилось в трех футах от двора Ронана, я не была уверена, как бы добралась. Не с его постоянным ночным дежурством и собаками, которые, несомненно, быстрее меня.

Получив полную свободу действий в доме, я воспользовалась этим. Потребовалось несколько часов, чтобы заглянуть в каждый уголок и щель на первом этаже, но, к сожалению, я не нашла секретного прохода, который вел бы отсюда.

Я ненавидела правду, но этот дом великолепный.

Настоящие картины висели на стенах, каждый предмет мебели обладал вневременным очарованием, и каждая комната создавала особое настроение. Это место ощущалось, как дом, не в четырех стенах неподвижный камень.

А потом я нашла библиотеку.

Полки тянулись до самого потолка, забитые книгами с разноцветными корешками. В передней части комнаты стоял большой письменный стол красного дерева, и воздух был пропитан запахом гвоздики. Я не знала, что мне нравилось больше: то, что Ронан курил рядом с полкой первых изданий, или то, что мне придется делить с ним это пространство, как бы долго он меня здесь ни держал.

Первой книгой, которую я взяла с полки, был Потерянный Рай — Джона Мильтона. Какая ирония. Роман представлял собой набор стихотворений, изображающих Сатану высокомерным и способствующим его собственному падению, и, в конечном счете, он проиграл борьбу с Богом.

Я бросила книгу на стол Ронана по пути к выходу.

Единственное, чего не хватало в доме, так это электроники. Я не нашла ни одного телефона, радио или компьютера. Либо частоты нарушили связь Ронана с подземным миром, либо он избавился от любого способа, которым я могла обратиться за помощью.

Скрип вилки и противоречивые мысли составили мне компанию за ужином. Я задумалась, была ли я таким же плохим человеком, как папа, за то, что закрывала глаза на правду и защищала его даже сейчас, не будучи в состоянии вынести мысль о его потере. Интересно, сколько родственников мне так и не довелось встретить? Но больше всего меня интересовало, чем или кем, ужинает дьявол сегодня.

В комнате было тихо и пустынно без его присутствия, и почему-то его отсутствие только усиливало беспокойство, которое он создавал внутри. Воспоминание о его низком одобрительном возгласе пробежало по моему телу, вызывая мурашки. Я в отчаянии отодвинула тарелку и мысленно произнесла: J’ai le syndrome de Stockholm. Tu as le syndrome de Stockholm. Nous avons le syndrome de Stockholm.[75]

Прежде чем молчаливая служанка успела унести мои объедки, я схватила тарелку, надела пальто и обувь и вышла на улицу. Солнце уже село, но свет освещал двор и мой путь к конуре.

И снова разговоры охранников стихли, как только я вышла. Хотя равнодушные собаки внезапно заинтересовались объедками на моей тарелке, и взяли по одной, облизывая мои пальцы. Я приберегла пельмени для угрюмого, который сидел один в углу и смотрел на меня. Я бросила их рядом с ним, но он не двинулся. Другие собаки обходили его стороной, и я задумалась, был ли он Альфой стаи или просто темпераментным.

Позади меня раздался хруст шагов по снегу.

— Держись от него подальше, — сказал Альберт. — У него не все в порядке с головой.

Собака, вероятно, была единственной, у кого в этом месте все было в порядке с головой.

— Как его зовут? — спросила я.

— Хаос.

— Zdravstvuy[76], Хаос, — прошептала я.

Я повернулась к Альберту и подтолкнула пустую тарелку к его животу. Он хмыкнул и схватил изящный фарфор, прежде чем тот упал.

— Я думала, тебе нужно что-то, чтобы служить всему этому предательству, — сладко сказала я ему, прежде чем направиться обратно в дом.

Приблизившись к входной двери, я прошла мимо охранника с жестоким взглядом. Он подтолкнул мужчину рядом с собой прикладом винтовки и сказал что-то, что вызвало смех между ними. Неделю назад очевидное оскорбление было бы для меня как удар под дых, будто они могли видеть сквозь меня все грязные секреты внутри. Теперь, в этой крепости зла, эти тайны были единственным способом, которым я могла вытерпеть. Что-то внутри меня хотело не просто выжить, но и процветать.

Повернувшись, чтобы посмотреть на них, что-то в моих глазах заставило их смех исчезнуть. Я сократила расстояние между нами, выхватила незажженную сигарету из губ жестокого на вид человека и положила ее между своими. Охранник рядом с ним машинально протянул мне зажигалку.

Я нажала на кнопку, высвобождая бутан в ладони, а затем зажгла газ зажигалкой, так что пламя было захвачено в моей руке. Это был простой трюк — быть единственным ребенком с диким духом, которому меня научили в юности, но судя по тому, как настороженно охранники смотрели, как я зажигаю сигарету, я, должно быть, ведьма.

Я всегда была поклонником практической магии.

Я сунула сигарету обратно между губами охранника, и когда сигарета вспыхнула пламенем, раздались проклятия, и они оба отскочили назад, похлопав себя по одежде.

Затем повернулась, чтобы уйти, чувствуя боль в ладони под холодным Русским небом, и первая искренняя улыбка коснулась моих губ.

Глава 25

Ронан

Madrugada — момент на рассвете, когда ночь встречает день.

Засунув руки в карманы, я стоял перед окном библиотеки и смотрел, как свет озаряет горизонт. Дедушкины часы пробили восемь утра, сигнализируя, что я проспал меньше трех