спрягая французские глаголы самым забавным способом, на какой только была способна.

Дверь отворилась, и после короткой паузы, когда она нагнулась, чтобы поднять с пола сломанную дверную ручку, Юлия сказала:

— Это дом, а не сарай.

Мне показалось, что она говорит о том часе, который я провела, колотя до боли прочную дверь и крича: «ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!» — в пять утра сегодня. Но кто знает? В этом доме она могла иметь в виду, что я говорю по Французски.

Не обращая на нее внимания, я просклоняла с нулевым энтузиазмом:

— Je le hais. Tu le hais. Nous le haïssons.[71]

Суровое лицо появилось в моем поле зрения.

— Да что с тобой такое?

— У меня месячные, — объяснила я.

Она сморщила нос, будто я была странным и отвратительным существом, затем на мгновение исчезла из комнаты, убедившись, что заперла за собой дверь, прежде чем вернуться с коробкой тампонов, которые бросила мне в лицо.

— Ой, — пожаловалась я, потирая лоб.

Она хихикнула.

— Ведьма, — проворчала я.

— Сука.

Сегодня был худший день для того, чтобы судороги подкрались ко мне. Сегодня утром я решила, что сделаю все, чтобы выбраться из этой комнаты: обуздаю сарказм, продам душу, убью дьявола — называйте как хотите. Еще один день подобного безумия, и я стану такой же сумасшедшей, как Ренфилд в Дракуле. Я уже вела ночной образ жизни и сомневалась в своем веганстве. Завтра я буду есть жуков.

Моя матка, наказывающая меня за то, что я не залетела в этом месяце, собиралась сделать контроль над моим ртом намного более трудным. Я никогда не признавалась, что совершенна, но в месячные? Я была очень, очень далека от этого.

— Ты опоздала к завтраку, девушка.

— Просто дай мне спокойно умереть.

— Мне нравится эта комната. Иди и умри внизу.

Спустя десять минут я вошла в столовую, Юля следовала за мной по пятам. Она бросила извиняющийся взгляд на Ронана за то, что доставила меня так поздно. Я бы и глазом не моргнула, если бы она поклонилась ему на выходе.

Он просто кивнул в знак согласия, прижав телефон к уху. Я направилась к своему месту и наполнила тарелку фруктами. Ронан улыбнулся тому, что сказал тот, кто был на другом конце линии. Наверное, Надя. Мне было немного жаль ее, но я также верила, что она похожа на статую с козлиной головой.

Лениво отвечая по-русски, Ронан наблюдал, как я добавляю три кубика сахара в свою горячую чашку чая. У меня был горький привкус во рту, и только что-то тошнотворно сладкое могло его смыть.

Наконец, он повесил трубку, используя милое и раздражающее прощание, прежде чем окутать комнату тишиной.

— Если ты хочешь выпить чашку кофе с сахарным диабетом, тебе нужно только попросить.

Я прикусила автоматический ответ. Как ты думаешь, двух будет достаточно, чтобы закончить мое пребывание здесь с тобой? Вместо этого, я ответила:

— Я в порядке. Спасибо.

Он откинулся назад, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на веселье.

— Поздно вечером или рано утром?

Намек был очевиден: он услышал, как я кричу и стучу в дверь, и проигнорировал меня.

Je suis calme. Tu es calme. Nous sommes calmes.[72]

— Мне просто трудно заснуть от такого возбуждения.

Сарказм был подлой сукой, которая часто брала надо мной верх.

— Я и не знал, что в моей комнате для гостей столько развлечений. — его глаза сверкнули. — Ну… помимо того, что я оставил тебе посмотреть. Я знаю, что это хороший телевизор, но ты должна время от времени выходить за рамки и попробовать смотреть ситкомы.

Мы оба знали, что он настроил этот телевизор так, чтобы я не могла смотреть ничего, кроме бесконечного порно. Волна холода пробежала по моей коже, пока я пыталась сбросить поднимающуюся лаву вниз. Я отказалась возвращаться в ту комнату. Ему придется потащить меня, брыкающуюся и кричащую, и именно это он и сделает, если я не успокою его.

— Я говорю не о телевизоре.

Сделав глоток горячего сахара в чашке, я наслаждалась ожогом на языке. Я понятия не имела, что придумаю, чтобы объяснить свой предыдущий саркастический промах, поэтому слова просто начали сыпаться.

— Это просто… здешняя атмосфера…

Мой взгляд упал на Юлю в холле, которая напевала и расчесывала волосы фарфоровой куклы, сидевшей на столе с украшениями. Я снова обратила свое внимание на Ронана и заставила себя улыбнуться.

— Это так романтично. Русская зимняя страна чудес, очень прочные средневековые двери и разница в возрасте. Я живу в диснеевском фильме.

Посмотрев на меня в течение тяжелой секунды, он рассмеялся, глубоко и искренне, как будто не мог поверить в то, что только что вышло из моего рта.

Юмор проскользнул в его слова.

— У меня такое чувство, что ты сейчас не совсем искренна со мной.

— Понятия не имею, что произвело на тебя такое впечатление.

В конце завтрака я планировала попросить у него поводок подольше, но если он будет продолжать сидеть и смотреть на меня, не притрагиваясь к своей тарелке, эта трапеза может затянуться на несколько часов. Будет нелегко продержаться десять минут, не вызвав его неудовольствия, и каким-то образом этот хитрый ублюдок знал это. Он собирался сделать это как можно более болезненно.

Я пыталась отгородиться от его назойливого присутствия, но его взгляд и молчание были живыми существами — двумя маленькими демонами, сидевшими у меня на плечах.

Je l’ignore. Tu l’ignores. Nous l’ignorons.[73]

— Я хочу пить, kotyonok.

Вилка на полпути к моим губам замерла от томного тенора в его голосе, который практически требовал, чтобы я служила ему. После недоверчивого удара я позволила своему взгляду переместиться на ленивого ублюдка, который развалился на стуле и, как я знала по опыту, полностью использовал обе свои руки.

— Лень это грех, — сказала я, прищурившись.

— Как и гордость, — ответил он. — На самом деле, считается, что это самое смертоносное из всех.

Теперь я должна была служить ему, иначе была бы большим грешником. Я ненавидела того, кто нашел время учить этого человека Библии.

Я уронила вилку и заставила себя улыбнуться.

— Чай или вода, Дьявол?

Опершись локтем на подлокотник стула, он провел большим пальцем по подбородку, словно размышляя об этом. Намек на удовольствие сверкнул в его глазах от унизительной ситуации, в которую он меня поставил.

Моя босая нога начала нетерпеливо постукивать под столом, раздражение росло с каждой секундой, которую он тратил, принимая решение. Его ботинок мягко опустился на мою ногу, останавливая постукивание.

— Чай.

Наливая ему чашку, я спросила: