Вечера по четвергам мы с моей собакой Лили отводим под разговоры о парнях, которых считаем симпатичными.

– Сегодня четверг, фасолинка. По четвергам мы обсуждаем парней.

Лили только и делает, что поднимает бровь, а в остальном сохраняет неподвижность.

– Может, кого-нибудь из старой гвардии – молодого Пола Ньюмана или молодого Пола Маккартни?

Лили вздыхает.

Вопрос: «Какой звук или шум вам нравится?»

Ответ: «Когда вздыхают щенята».

У меня срывается голос.

– Знаешь, что я тебе скажу? – Я запрокидываю голову, чтобы слезы не капали на Лили. – По-моему, по красоте с молодым Полом Ньюманом никто не сравнится.

Шаги за дверью. Пожалуйста, не входите. Прошу вас, идите себе, оставьте нас в покое. Уйдите навсегда, пожалуйста.

Шаги проходят мимо.

– «Бутч Кэссиди». «Хладнокровный Люк». Брик в «Кошке на раскаленной крыше».

Часы отсчитывают еще минуту. И еще несколько.

Мне хочется сбежать, но ноги вросли в цемент, приклеились к полу, нижнюю половину тела парализовало, как у Лили, когда мы в прошлый раз приехали в эту больницу.

Опять шаги. Эти останавливаются.

Дверная ручка поворачивается.

Дверь открывается.

Входит женщина в белом халате. Она улыбается – приветливо, но не чересчур. Ей уже известно, что сейчас будет.

– Кто у нас тут? – спрашивает она.

Я больно щиплю себя за палец.

– Это Лили.

Женщина выкатывает табурет из-под смотрового стола, подвозит к нам и садится.

– Что это у Лили на голове? – Она придерживает тремя пальцами подбородок Лили и поднимает ей голову – очень осторожно, чтобы осмотреть.

– Это осьми… – начинаю я, но осекаюсь. Все, хватит. – Это опухоль.

Ветеринар достает из кармана фонарик и светит Лили в глаза. Реакции нет.

– Она слепая?

– Да. Опухоль вызвала слепоту. И все остальное.

Она осторожно проводит рукой по опухоли и снова укладывает голову Лили ко мне на колени.

– У нее судороги. Сильные. И, кажется. деменция. Утром она посмотрела на меня так, будто ее уже… не стало, – вот и все, что мне удается сказать, прежде чем горло перехватывает, и каждое слово начинает даваться с трудом. – Я хочу, чтобы вы приняли ее. Приняли и починили. Чтобы сказали, что вы в состоянии все исправить. Убрать все это. А если нет, если вы этого не можете, если вам не под силу совершить чудо, скажите, что я принимаю правильное решение.

Приступ паники уже близок. Я чувствую это. Правильное решение. Неправильное решение. Счастливые воспоминания. Горестная реальность. Хорошее. Плохое. Вверх. Вниз. Победа. Поражение. Жизнь. Смерть.

Врач протягивает руки и закрывает уши Лили ладонями.

– Вы принимаете гуманное решение.

Чудес не будет.

Никакого завтра не будет.

Я киваю так, словно моя голова весит сотню фунтов, и издаю невнятный звук. Боль вперемешку с благодарностью и согласием.

И еще раз:

– Это гуманное решение.

Все расплывается перед глазами.

Я под водой.

«Рыбачить не вредно» опрокидывается.

Я тону.

– Как это… происходит?

Я уже понимаю, что не хочу знать ответ.

– Я заберу Лили, поставлю маленький катетер, чтобы было легко вводить препараты через вену на ее ноге. Препаратов будет два. Первый подействует, как наркоз. Она уснет, но будет еще жива. В это время вы сможете попрощаться с ней. А потом, когда вы скажете, мы введем второй препарат, вызывающий остановку сердца. После введения этого второго препарата все будет кончено в течение тридцати секунд.

– Два препарата, – повторяю я.

Женщина тянется за Лили, но я не отдаю ее.

– Сейчас наша задача – найти вену и поставить катетер, чтобы все прошло как можно менее болезненно.

Она снова тянется к Лили, и на этот раз я разжимаю руки. Женщина обещает вернуться через несколько минут.

Я один в комнате, впервые за все время я могу встать. Я обхожу три круга – Лили тоже всегда крутится трижды, прежде чем лечь. Только я не ложусь. Я бью себя по бокам кулаками.

Мне нужна боль. Физическая боль.

Я бью всей рукой по металлическому смотровому столу, чтобы хоть что-нибудь сломать. Боль пронзает руку до плеча, она приятна. Настолько, что я повторяю удар.

Но ломать что-нибудь мне незачем.

Мое сердце уже сломано.

Время замирает.

Время идет.

Женщина возвращается, на этот раз с помощницей. Та слегка улыбается, но в остальном старается быть незаметной.

Ветеринар кладет Лили на стол. Лили все еще завернута в мой плед. Лапа высунулась из-под него. Я вижу катетер. Он закреплен на месте пластырем.

Я встаю на колени перед Лили, чтобы наши лица были на одном уровне.

– Привет, мартышка. Привет, мышонок.

Лили делает несколько глубоких вдохов.

– Ветер крепчает, – с намеком говорю я.

Молчание.

Никакой Кейт Бланшетт. Нет реакции. Она больше не повелевает ветрами, сэр. В ней уже не бушует ураган.

Лили делает последнюю попытку встать, и тут я не выдерживаю.

Мы еще можем сбежать. Можем вырваться отсюда. Можем предпочесть жизнь.

Только какая она будет, эта жизнь?

И я осыпаю лицо Лили поцелуями.

– У нас было столько приключений. И мне нравились все до единого.

Лили опускает голову, я снова целую ее.

Ассистентка укладывает ее задние лапы, я придерживаю передние.

Киваю ветеринару.

– Хорошо. Начинаю вводить первый препарат. Это наркоз. Она просто уснет.

Спи спокойно, моя прекрасная хитрюга.

Анестезия действует быстро.

Несколько секунд ничего не происходит. Но потом глаза Лили широко открываются, словно она чувствует, как в нее поступает препарат. И тут же веки начинают тяжелеть.

Она моргает раз, другой.

Перестает вздрагивать.

Мы медленно отпускаем ее, она тихо засыпает, лежа на столе.

– Скажите мне, когда будете готовы, и я начну вводить второй препарат.

– ПОДОЖДИТЕ! – Я вздрагиваю.

Я еще не готов.

ГОСПОДИ, ЧТО Я НАДЕЛАЛ?