– Будьте любезны, расскажите присяжным о причине ссоры сженой перед ее смертью.

И снова Натан Бейн повернулся, посмотрел на членов жюри,затем опустил взгляд и робким, смиренным голосом промолвил:

– Я лгал жене, изменял брачной клятве, и она узнала о моейсупружеской неверности.

– Это единственная причина? – уточнил Гамильтон Бергер.

– Мы все больше и больше отдалялись, – признался Натан Бейни в порыве искренности, устремив глаза на жюри, как бы обнажая до глубины своюдушу, проникновенно произнес: – Если бы этого не случилось, я не искал бысвязей на стороне, но… – Он оборвал фразу, приподнял руку, махнул в отчаянии иснова опустил глаза.

– Поймите, что мне неприятно так же, как и вам, я чувствую,что приходится вдаваться в такие подробности, – сказал Гамильтон Бергер, – но,видимо, без этого не обойтись – жюри должно представлять полную картинуслучившегося. Почему вы захотели, чтобы жена приняла эту дозу лекарств, такуюсильную порцию снотворного?

– Моя жена перехватила несколько писем в мой адрес,содержавших документальные доказательства моей неверности, – Натан Бейнговорил, не поднимая глаз. – Она приняла решение возбудить дело о разводе. Я нехотел этого. Я ее любил. Мое другое увлечение просто было одной из тех легкихсвязей на стороне, которые мужчина заводит зачастую необдуманно и беспечно,когда появляется соблазн, не учитывая возможных последствий для семьи, которые неизбежнонаступают в таких случаях. Я не хотел развода с женой.

– Почему же вы решились таким образом вручить ей таблетки?

– Она не разрешила бы войти в ее комнату, хотя дверь всегдабыла не заперта. Сиделки же время от времени входили и выходили и не всегданаходились в комнате. Когда она засыпала, сиделки приходили на кухню попитькофе или горячего молока или перекусить что-нибудь. Я рассчитывал незамеченнымвойти к ней в комнату и, пока они находились на кухне, попытаться найти этиписьма.

– Могли бы вы найти их, не усыпляя жену?

– После автокатастрофы она стала очень нервной, страдалабессонницей. Позвоночник у бедной девочки был сломан, и, я думаю, именно этооказало фатальный эффект на всю ее нервную систему, но, конечно, надо добавить,ее угнетало сознание, что ничего нельзя изменить, и у меня сложилосьвпечатление, что она начала понимать, что, возможно, никогда не сможет сноваходить. Сон ее часто прерывался, она просыпалась при малейшем шорохе. Японимал, что произойдет катастрофа, если она увидит меня в комнате, когда ябуду пытаться найти эти документы. Даже само мое присутствие в комнатераздражало ее, и доктор Кинер недвусмысленно предупредил меня, что не надонервировать ее. Он прямо сказал мне: «Не входите в ее комнату».

– И долго это все продолжалось?

– Как только она вернулась из больницы.

– Итак, что же случилось вечером шестнадцатого?

– Вечером шестнадцатого та доза снотворного в сочетании слюминалом, предписанным доктором Кинером, ввела мою жену в глубокий сон. Онапочти потеряла сознание. Я выждал, пока обе женщины, и экономка Имоджен Рикер,и сиделка Нелли Конуэй, вышли из комнаты. Они были внизу, пили кофе и болтали.Я убедился, что они пробудут еще несколько минут на кухне, ибо жена спала этойночью очень глубоко. Обе они знали о лекарстве доктора Кинера и поэтому неволновались, почему у нее такой необычайно глубокий сон. Итак, я вошел вкомнату и после пятиминутного поиска нашел эти компрометирующие меня документыи взял их себе.

Натан Бейн взглянул на концы своих ботинок, сделал глубокийвдох и медленно выдохнул. Весь его удрученный вид был явно рассчитан на то,чтобы убедить присяжных, что он осуждает себя самым строгим образом и чтодействовал он под влиянием минутной слабости, присущей, увы, любому мужчине.Глубокое раскаяние свидетеля казалось неподдельным, свою роль Натан Бейн,Мейсон был вынужден признать это, играл превосходно. Незаурядные актерскиеданные лжераскаявшегося грешника производили впечатление, и в притихшем залесуда, казалось, можно было услышать, как муха пролетит.

– Как вы поступили с этими документами, когда нашли их? –Гамильтон Бергер выдержал паузу, показав, что он умеет уважать глубокоечеловеческое раскаяние.

– Я сумел вернуть эти письма женщине, которая их написала, стем чтобы она смогла их уничтожить, – с подчеркнутым достоинством ответил Бейн.

– Насколько я понимаю, вы сразу же после смерти вашей женыотправились в Новый Орлеан именно с этой целью, не так ли? – настойчиво велдальше Гамильтон Бергер.

Здесь вмешался судья Ховисон, который, вопросительновзглянув на невозмутимого Перри Мейсона, добродушно заметил:

– Насколько я понимаю в юриспруденции, именно сейчас состороны защиты должен был последовать протест. Протеста нет, хотя все вскладывающейся ситуации указывает на его необходимость.

– Ваша честь, – в голосе Гамильтона Бергера зазвучало плохосдерживаемое раздражение, – никакого нарушения норм перекрестного допроса здесьнет. Мои вопросы носят совершенно логичный и последовательный характер.Обвинение лишь стремится внести в дело полную ясность. У нас вполне достаточновеских улик, наступит время, и мы раскроем все наши козырные карты. В данномслучае мы просто хотели, чтобы члены суда присяжных глубже поняли психологиюэтого человека, как бы побывали у него дома, поняли, что он думает и что у негона душе…

– Ваша честь, – сухим бесстрастным тоном прервал Мейсонизлияния окружного прокурора, – я не протестовал лишь потому, что знал, что мойуважаемый коллега заранее тщательно отрепетировал и свою речь, и речь своего свидетеля,и попросту не хотел их портить.

По залу пронеслась легкая волна смеха. Сам судья Ховисон несмог сдержать улыбки, а Бергер нахмурился, поняв, что его прорвавшеесяраздражение разрушает то впечатление, ради которого он столько трудился.

Он взял себя в руки и произнес со скромным достоинством:

– Если суд и присяжные разрешат мне допрос свидетеля именнов этом доверительном ключе, я думаю, что смогу убедить их в искренности этогочеловека, его глубоком раскаянии и скорби в связи с невосполнимой потерей. – И,не ожидая ответа, Бергер повернулся к Натану Бейну и спросил: – Почему выотправились в Новый Орлеан, мистер Бейн?

– Я вылетел туда, – начал Бейн, – потому что женщина,вошедшая в мою жизнь, там остановилась, и я хотел лично сказать ей, что не хочуникогда больше ее видеть и что наша связь была ошибкой, приведшей меня кдушевному банкротству.

Поведение и слова Натана Бейна убеждали. Опытный психолог,несомненно, заметил бы, что ораторский эффект Натана Бейна заключался в умениисебя подать с использованием тщательно отрепетированных приемов, нонеискушенный слушатель видел только несчастного, подавленного испытаниями неверногомужа, которого жизнь заставила публично признаться в своих ошибках и слабостях,и пытающегося искупить свою вину.