Перед собором на Мендон я встретился с двоюродной сестрой Юн. Она позвонила мне в дом дяди. По ее голосу в телефонной трубке я и представить себе не мог, что у нее такой большой срок беременности. Ее голос звучал так молодо, когда она спросила: «Это Мен Сё?» Она хотела встретиться со мной, но просила не говорить об этом Юн. К чему бы это? Иногда Юн рассказывала мне о своей двоюродной сестре, о жизни в ее доме, когда впервые приехала в город. «Пожалуйста, не говори Юн» – эти слова запали мне в сердце. Я быстро спросил: «Что-то случилось с Юн? Я не видел ее почти десять дней». Ее двоюродная сестра ответила: «Давай встретимся около собора на Мендон? Как ты думаешь, откуда я знаю, что ты там проводишь почти каждый день? Я выезжаю прямо сейчас».

Сейчас? В такое время? Я взглянул на часы, было восемь утра. Но ее голос звучал так, что я просто не мог возразить. Она говорила вежливо, но по ее тону стало ясно: я непременно должен оказаться там, и указала конкретное место встречи – внутри собора, она будет сидеть в десятом ряду от входа. Впервые в жизни я так легко согласился встретиться с незнакомым человеком. Прежде чем отправиться на встречу с ней, я попытался дозвониться Юн. В трубке бесконечно раздавались длинные гудки – она не отвечала. Я повесил трубку и помчался на Мендон.

Когда я открыл дверь в собор, то поначалу никого не увидел. Я сел на скамью в десятом ряду от входа. Мне показалось, кроме меня, в церкви никого нет, но едва я сел, как заметил беременную женщину с огромным животом на другом конце скамьи. Сначала мне и в голову не пришло, что это и есть двоюродная сестра Юн. Беременная женщина бросила на меня взгляд, а затем улыбнулась мне и поднялась. Я тотчас встал и поспешил к ней, и она снова опустилась на скамью. Когда я подошел, она первая заговорила со мной:

– Это ты Мен Сё?

– Да, мадам.

– Ты удивлен? Присаживайся. Я сегодня еще не смотрела на часы. Прости за столь ранний звонок.

Но я не мог больше ждать и спросил:

– Что случилось с Юн?

Она некоторое время смотрела на меня, а потом положила руки на свой большой живот и ответила:

– Проблема не в Юн, а в Дэне.

Этот ответ поначалу принес мне облегчение. Но что случилось с Дэном? После того как мы попрощались с ним в учебном центре на военной базе, я больше ничего не слышал о нем от Юн. Если я спрашивал о нем, она отвечала, что, наверное, у него все хорошо. Те несколько дней в пустом доме вместе с Миру, Дэном и Юн промелькнули у меня перед глазами, словно одно мгновение, и растворились в памяти. Когда мы с Миру были вместе, Юн иногда загадочно смотрела на нас. Если я спрашивал ее, почему она так смотрит, Юн отвечала: вероятно, нас с Миру связывает что-то глубокое и сильное, к чему она никогда не сможет приблизиться. Через несколько дней жизни в том доме я понял смысл тех слов. Мы с Миру просто не смели вторгаться в союз Юн и Дэна, когда те болтали, пропалывая сорняки во дворе, или, лежа на деревянной платформе, читали книги, или пили пиво, или готовили на кухне рис со шпинатом и специями на ужин. Они словно существовали в своем особенном мире для двоих. Ни Миру, ни я не могли встревать в непрекращающиеся истории «того времени», времени их детства, которые их так связывали. Иногда я ловил себя на мысли, что смотрю на них так же, как Юн смотрела на меня и Миру. И Юн спрашивала: почему я так смотрю на них? А я повторял ее слова: «Вас связывает что-то глубокое и сильное, к чему я никогда не смогу приблизиться».

Двоюродная сестра Юн не сводила с меня глаз. Я внимательно рассмотрел ее лицо – веснушчатые щеки, прямой нос и четко очерченные губы, а кожа немного смуглее, чем у Юн. Но это, вероятно, из-за веснушек. Взгляд ее глубоко посаженных глаз встретился с моим взглядом. Ее лицо выглядело изможденным, и от этого глаза казались еще глубже. Она едва заметно улыбнулась, эта улыбка, промелькнувшая в уголках ее глаз, озарила ее лицо волшебным светом. В рассказах о своей двоюродной сестре Юн вспоминала о ее глазах, говорила: даже когда сестра сердится, ее глаза смеются. Именно такой я себе ее и представлял. Ее сестра взглянула на меня и слегка улыбнулась, а затем вежливо сказала, что от Юн много обо мне слышала. Я предложил забыть о формальностях и вести себя абсолютно свободно, а она нерешительно ответила: «Но мы ведь только познакомились… Юн бы и в голову не пришло, что мы вот так с тобой встретимся». И хотя ее глаза казались дружелюбными, по ее напряжению я понял, чего ей стоит продолжать улыбаться. И затем, словно смирившись, она перестала бороться с собой, улыбка угасла, глаза потемнели. Я опустился на скамью рядом с ней. Вот так и происходит то, чего мы никогда не ожидаем. Разве я мог представить, что окажусь в мрачном помещении собора на Мендон? В последнее время здесь нет покоя от постоянных забастовок. Я не торопил ее, догадывался – она принесла плохие новости. Я сидел с прямой спиной и глядел прямо перед собой, как человек, ожидающий приговора. Длинные ряды церковных скамеек стройно стояли передо мной.

Она начала:

– Нам рассказали – около четырех утра их отряд занял позицию на побережье для участия в стрельбах. Солдат, которому оставалось служить совсем немного, находился за пулеметом, а Дэн рядом с ним стрелял из М-16. Неожиданно кто-то услышал, как Дэн закричал. Нам объяснили: это случайное попадание во время ночных учебных стрельб, но они явно что-то замалчивают.

Двоюродная сестра Юн опустила голову и выпалила все это на одном дыхании, словно прочитала написанное у нее на груди. Дэн погиб по нелепой случайности. Мне вдруг показалось, что тяжелая дверь собора распахнулась под напором штормового ветра и снова захлопнулась с громким шумом. Я ощутил, как темный вихрь налетел, разбросал пустые скамейки и вырвался на свободу сквозь сводчатый потолок собора.

– Но здесь что-то не так, они что-то замалчивали, – говорила она, – что-то не так.

«А неправильно как раз то, что я узнаю о происшествии с Дэном от третьего лица, – вдруг подумал я. – Неужели это плата за те счастливые дни в заброшенном доме перед уходом Дэна в армию?» Я вспомнил тот замечательный дом, где Дэн делал свои наброски в альбоме, а Миру, Юн и я уходили, чтобы не мешать ему. Я наблюдал издали за его увлеченным занятием и просто не смел прерывать его. Мне нравилось наблюдать, как он полностью сосредотачивается на своей работе, и тогда я думал: когда-нибудь он станет знаменитым художником. Дэн всегда готовил для нас на кухне что-нибудь вкусненькое, накрывал на стол и приглашал нас перекусить. Тофу и кимчи, пибимбап[19]с зеленым луком и тушеные овощи – в дело шло все найденное в холодильнике. На его лице появлялась веселая улыбка при ответе на мой вопрос, как мужчина может так хорошо готовить, говорил, что просто взял и соединил вместе все продукты. Если кто-то из нас жаловался на голод, Дэн уговаривал подождать всего несколько минут, а потом вдруг доставал приготовленную лапшу или паджон[20]. Мы вчетвером весело смеялись и жадно съедали все до последнего кусочка. Это было странно: мне и Миру было хорошо вместе с Юн, но с Дэном нам было еще лучше. Неужели все складывалось слишком идеально и мы должны были заплатить страданием за короткое счастье?