Пселл любуется Георгием. Восстание пришлось на годы молодости философа и политика, когда он еще относительно чист, надеется на лучшее для себя и страны и отрицает несправедливость. И – восхищается блистательным полководцем, которого вынудили пойти против закона.

«К этому отважному и непревзойденному в воинской науке мужу стекались толпы народа, причем не только те, что по возрасту годились для военной службы, но стар и млад – все шли к Маниаку!» – утверждает Пселл (Хронография. LXXXII).

А ведь среди тех, кто к нему пришел, – скандинавы и русичи: варяги. И очень похоже, что один из них – Харальд Хардрад. Но почему же об этом не говорится в саге? Очень просто: чтобы не скомпрометировать бесстрашного викинга, который изменил работодателю – ромейскому императору.

Георгий переправил свою армию на Балканы, покинув Южную Италию. Вскоре и эта область отпала от империи. Там возникли герцогства нормандцев, коими правили потомки Отвилля. Впоследствии они захватят даже крупный город Неаполь, отвоюют у мусульман Сицилию и создадут химерное королевство, где попытаются объединить романские, греческие, мусульманские традиции под французской эгидой.

Маньяк начал стремительное шествие по Балканскому полуострову, «и никто не решился выйти ему навстречу. Все боялись Маниака и старались держаться от него подальше».

Император Мономах собрал армию, поставил во главе евнуха – севастофора Стефана – и приказал выступить против бунтовщиков. Противники сошлись на расстоянии двух переходов от Фессалоник – второго по величине города империи.

Маньяк атаковал противника с легкими отрядами, чтобы застать врасплох и смешать ряды правительственной армии.

«Благодаря своей доблести он сразу одержал верх над нашим воинством, но сам отступил перед высшим решением, смысл которого нам неведом. Когда Маниак приводил одни за другим в замешательство наши отряды… и весь строй уже распадался на части и приходил в смятение, в правый бок полководца вдруг вонзилось копье, которое не только задело кожу, но проникло в глубь тела, и из раны тут же хлынул поток крови. Сначала Маниак вроде бы и не ощутил удара, но, увидев текущую кровь, приложил руку к месту, откуда она струилась, понял, что рана смертельна, и распрощался со всеми надеждами; сначала он сделал попытку вернуться в свой лагерь и даже отъехал на некоторое расстояние от войска, но, почувствовав слабость во всем теле, не смог управлять конем. Перед его глазами поплыл туман, он тихо, сколько позволяли силы, застонал, сразу выпустил из рук поводья, вывалился из седла и – о, скорбное зрелище! – рухнул на землю», – сочувствует Пселл (Хронография. LXXXIV).

Его сочувствие объясняется просто. Из-за придворных интриг и боязни навлечь гнев Константина Мономаха автор «Хронографии» вынужден был постричься в монахи и несколько лет провел затворником. Если бы победил Маньяк, этого могло не случиться. Кстати, сам Пселл тоже был до пострига Константином. Михаил – его монашеское имя.

И еще от него – ценная эпитафия Георгию с послесловием. «Много зла претерпел этот муж, немало его и сам сотворил и такой смертью умер. Что же касается его армии, то отдельные отряды скрытно вернулись на родину, но большая чacть перешла к нам. Еще до возвращения воинов самодержцу была послана голова мятежника, и он, будто схлынул окативший eго морской вал, немного перевел дух, вознес благодарение Богу, а голову Маниака велел укрепить высоко над Великим театром, чтобы всем можно было издалека видеть ее как бы парящей в воздухе» (Хронография. LXXXVI).

Что полезного мы можем извлечь из сообщения ученого византийца? Гипотетически – что русы и норвежцы участвовали в мятеже. Фактически – что в битве при Фессалониках они участия не принимали. Более того, в числе «большей части» бунтовщиков перешли «к нам». По этой причине Константин Мономах наказывать их не стал. Но и гвардейцами сделать не мог. Какие уж тут гвардейцы, если они недавно выступили против своего императора!

В общем, гипотеза Г.Г. Литаврина подтверждается. Мономах охладел к русам, и его отношения с Ярославом Мудрым тоже претерпели разлад.

А что говорит сага? Исландский сказочник молотит уже абсолютную чушь. Харальд, оказывается, пришел в Палестину. «Xapaльд oтпpaвилcя co cвoeй дpyжинoй в Йopcaлaлaнд и чepeз нee в гopoд Йopcaлaбopг. И пoкa oн шeл пo Йopcaлaлaндy, вce гopoдa и кpeпocти cдaвaлиcь пoд eгo влacть».

Йорсалаборг – это ведь Иерусалим, принадлежавший тогда арабам. Они слыхом не слыхивали о норвежцах. Зачем требуется автору саги весь этот камуфляж? Лишь затем, чтобы затушевать сведения о мятежах и смутах, в коих поучаствовал Суровый Правитель.

Харальд и вообще любой настоящий скандинав, нанявшийся на службу, – это не мятежник. Он верен тому, кто платит деньги. Мы видели это в сказании об Эймунде. Ярослав прижимист, но, даже недополучая вознаграждение, Эймунд не в силах ему изменить.

Такова легенда. Скандинавские разбойники убеждали всех, что живут по понятиям, и строго оберегали свое реноме. Так и появляется болтовня об Иерусалиме вместо истинных событий.

«Oн дoшeл вплoть дo Иopдaнa и иcкyпaлcя в нeм, кaк этo в oбычae y пaлoмникoв. Xapaльд coвepшил бoгaтыe пpинoшeния Гpoбy Гocпoдню и Cвятoмy Kpecтy и дpyгим cвятыням в Йopcaлaлaндe. Oн ycтaнoвил миp пo вceй дopoгe к Иopдaнy и yбивaл paзбoйникoв и пpoчий cклoнный к гpaбeжaм люд».

Трогательная картина.

Данилевский, как мы не раз говорили, приводил в качестве исторического источника сагу. А в нашем случае сам автор саги приводит в доказательство палестинских похождений Харальда косноязычный стишок какого-то полупьяного викинга:

Мудрохрабрый читатель что-нибудь понял из этого лепета, сочиненного под парами мухомора? Ну, может быть, половину. Но назвать это искусством, конечно, трудно, хотя претензии у автора есть. Ну, разве что пройдет по статье «постмодернистский авангард».

Кроме того, ни крупицы правды нет ни в стишке, ни в прозаической части саги.

А что на самом деле? На самом деле Харальд мечется – то против Маньяка, когда с ним поссорился, то за Маньяка против работодателя-императора, то возвращение к работодателю, коли боевой вождь погиб… Вот ведь еще почему Маньяк не упомянут в саге. О нем и вспоминать стыдно. Не то полководец, не то предатель. Да и сам Харальд – не то предал, не то не предавал. И кого – не понять… Запутался викинг. Поэтому поступил проще. Маньяка в своих россказнях не поминал вообще, а все его подвиги на Сицилии присвоил себе. Да еще присовокупил предание о взятии 80 городов в Африке. Лгать – так с размахом.

Продолжим анализ саги, чтобы подтвердить или опровергнуть гипотезу Г.Г. Литаврина.