Сами киты тоже отчасти способствуют развитию водорослей. В океане основной поток вещества направлен под воздействием силы тяжести вниз – и постепенно все, что не обладает активной или пассивной плавучестью, опускается. Именно из-за этого необходимые для роста водорослей вещества постепенно истощаются в верхнем слое: мертвые организмы тонут, вместо того чтобы включиться в круговорот. Киты же обычно кормятся на глубине, а испражняются у поверхности, вынося таким образом ценнейшие вещества наверх, – это явление даже получило название «китовый насос». Сложно сказать, насколько большую роль китовый насос играет в общем круговороте веществ в экосистеме, но не исключено, что до китобойного промысла, когда китов было значительно больше, в отдельных районах он мог вносить довольно большой вклад в удобрение морских огородов[21].

Осенью отъевшиеся за лето киты уходят обратно на юг – ведь в районах нагула зимой кормиться нечем, а в теплых водах хотя бы не нужно тратить много энергии на обогрев, хотя еды там тоже немного. Всю зиму киты живут за счет накопленных летом жировых запасов. Более того, самки многих видов китов зимой рожают детенышей и несколько месяцев кормят их молоком – и все это тоже только за счет жировых запасов.

Схемы миграций усатых китов бывают довольно причудливы. Вот, например, горбачи – у них есть несколько основных мест размножения в Тихом океане: Азия (Филиппины, Огасавара и Окинава), Гавайи, Мексика и Центральная Америка. Казалось бы, логично из России ходить зимовать в Азию, а из Мексики – в Британскую Колумбию и на Аляску. Большинство так и делает, но некоторые особо оригинальные киты не ленятся совершать ежегодные миграции из Мексики к нам на Командорские острова.

У серых китов все еще интереснее. Как-то раз наши коллеги, изучающие этих китов на Сахалине, спросили у местных рыбаков:

– А вы знаете, где «нерестятся» киты?

Вопрос поставил рыбаков в тупик. Действительно, они знали, что лосось нерестится в реках, мойва – в песке вдоль линии прибоя, треска – на глубине, но вот о нересте китов как-то раньше не задумывались. Они с жаром стали обсуждать эту тему, предлагая разные более или менее оригинальные гипотезы.

На самом деле, где «нерестятся» сахалинские серые киты, толком не знают даже ученые. Раньше считалось, что есть две разные популяции серых китов – восточная, которая зимует и размножается в лагунах Калифорнийского полуострова, а нагуливаться ходит в Берингово и Чукотское моря, и западная, которая нагуливается на Сахалине, а размножается где-то в Азии. Но потом на сахалинскую китиху поставили спутниковую метку и проследили ее путешествие через весь Тихий океан до Калифорнийского полуострова и обратно. Теперь ученые спорят – кто-то считает, что все тихоокеанские киты относятся к одной популяции, размножающейся у Калифорнийского полуострова, а другие утверждают, что часть сахалинских китов все-таки ходит в Азию. Результаты генетического анализа указывают на то, что отдельная группировка, видимо, существует, но где она размножается – пока неизвестно.

Среди зубатых китов наиболее оригинальная схема миграций у самого крупного их представителя – кашалота. Самки кашалотов вообще обычно не покидают теплые воды, всю жизнь проводя в тропиках и субтропиках. Они живут тесными группами, основанными на родстве по материнской линии, почти как косатки, за одним исключением – самцы у них не остаются в семье, а с возрастом покидают ее, сначала образуя группировки из молодых животных, а потом и вовсе становясь одиночками. Отважных самцов не пугают холодные воды, и они уходят кормиться в высокие широты, вплоть до полярных морей. У нас на Дальнем Востоке встречаются почти исключительно самцы. На зиму они откочевывают южнее, встречаясь с группами самок и продолжая свой род, а потом опять возвращаются на север.

Что делают зимой наши косатки, мы точно не знаем, поскольку работать в этот сезон на Камчатке с маленькой лодки невозможно (и к тому же незаконно – навигация для маломерных плавсредств закрыта). Какие-то косатки регулярно встречаются возле рыболовных судов, но из каких районов они приходят – неизвестно. Зато мы знаем, что на коже плотоядных косаток часто присутствуют округлые шрамы – следы от укусов небольшой акулы, обитающей в теплых водах южнее 40-й широты. Значит, плотоядные косатки регулярно мигрируют далеко на юг. А вот на коже рыбоядных косаток в нашем регионе такие шрамы почти не встречаются – видимо, они так далеко обычно не заходят.

У северных плавунов таких круглых шрамов очень много, не встречаются они только у совсем маленьких детенышей. Есть у них и другие следы далеких миграций – у нескольких командорских плавунов имеются хорошо заметные шрамы от китобойных гарпунов. Этих животных довольно активно добывают в прибрежных водах Японии – они считаются «малыми» китообразными (хотя и существенно крупнее малых полосатиков, относящихся к «большим») и поэтому не подпадают под юрисдикцию Международной китобойной комиссии, так что любая страна может добывать их в свое удовольствие без оглядки на международное сообщество.

Но самые распространенные шрамы на разных видах китов – это следы от рыболовных сетей. В наше время не китобойный промысел, а именно запутывание в сетях – наиболее серьезная угроза китообразным со стороны человека. Страшно подумать, сколько сетей расставлено по морю и сколько их плавает бесхозных, сорванных штормом и несомых течениями, изготовленных из прочного пластика, не разлагающегося веками. Дельфины и морские свиньи, запутываясь в них, обычно гибнут сразу, а крупные киты иногда могут вырваться, но нередко сети зацепляются за плавники или хвост и волочатся за китом, замедляя его и оставляя на теле глубокие шрамы. Однако поскольку захватывающее кино в стиле «Китовых войн» про это не снять, общественность об этом почти ничего не знает. Упоминание о китобойном промысле или добыче гринд на Фарерах неизменно вызывает у зоозащитников бурную реакцию – китобоев поливают самыми грязными словами, называют нелюдями и желают им самим оказаться в роли загарпуненного кита. Но я ни разу не слышала подобных высказываний в адрес рыбопромышленников, на счету которых намного больше китовых жизней[22].

На Командорах мы неоднократно наблюдали китов, запутавшихся в обрывках сетей или веревках. Как-то раз мы встретили горбача, который вообще не поднимал хвост над водой и даже почти не горбился, прежде чем занырнуть, да и шел он как-то медленно, как будто бы с трудом. Подойдя поближе, мы увидели, что, когда кит выныривает, в десятке метров позади него на поверхности появляется ряд продолговатых желтых поплавков-бальбер, какие обычно обрамляют рыбацкую сеть. Саму сеть в волнах было не видно, но, судя по тому, как тяжело двигался кит и как далеко от него появлялись поплавки, обрывок сети у него на хвосте висел очень большой. Мы ничем не могли помочь бедняге – у нас не было никакого снаряжения, чтобы нырнуть под воду, да и распутывать кита без специальных навыков – занятие для самоубийц, поэтому мы просто оставили его в покое, чтобы хотя бы наш катер не был для него дополнительным источником стресса.