Как, интересно, живется в такой вилле? Но вид этих богатых детей лишил Элиду желания идти дальше. Она повернулась и пошла обратно мимо Риксгоспиталя и главной конторы Армии спасения. Там она свернула налево и узнала уже знакомую площадь с аптекой, фонтаном, фонарями и деревьями. Элида села на скамейку и стала разглядывать прохожих. Воды в фонтане еще не было. В круглом бассейне валялись бумажки и листья, на доме напротив над полукруглым окном было высечено "Военная школа". Страшное название.

Деревья ждали настоящего тепла, чтобы окончательно распуститься. Полдень уже миновал. Вокруг Элиды шумел город. А она праздно сидела здесь, под деревьями. С чужим желтым мячом в сумке. В доме под номером два открылось окно, и из него выглянул мужчина. Ей показалось, что он смотрит на нее. Потом он скрылся за шторой. Неожиданно Элида почувствовала себя молодой и беспечной. Подумала о Фредрике. Что она расскажет ему в следующий раз? Он, конечно, посмеется над желтым мячом. Но спросит, что она видела еще.

На Гренсен было много магазинов и витрин. Кругом кишели люди. К удивлению Элиды, этот хаос не пугал ее. Молодые женщины были в весенних костюмах, юбки едва прикрывали колени. На некоторых были тонкие пальто с поясами, спущенными на бедра. И шляпы или шапки, похожие на перевернутые миски для молока. Элида поняла, почему Анни хочется чего-нибудь нового и модного. Она сказала, что это должно быть модное, а-ля чарльстон, и показала Элиде и Эрде рекламы и картинки, которые вырезала из газет и журналов. Еще Анни мечтала о стрижке "под фокс", но от этого Фредрик ее отговорил.

Элида зашла в магазин дамской одежды, только чтобы взглянуть. Но к ней тут же подбежала продавщица и смутила ее, предложив помощь. Элида отрицательно покачала головой, но все-таки прошлась вдоль штативов, на которых висели платья.

— Большое спасибо, я хочу только посмотреть, — сказала она на своем диалекте.

— Что вы сказали? — надменно переспросила продавщица. Это было так унизительно, что Элиде захотелось написать свою родословную и повесить себе на грудь. Или спросить у этой продавщицы, был ли среди ее предков хоть один амтман.[13]

— Нет, спасибо! — громко сказала она.

— Как вам будет угодно, — кисло улыбнулась продавщица, не спуская с нее недреманного ока Аргуса.

В конце концов униженная Элида кивнула и вышла из магазина.

Радость от этой одинокой прогулки улетучилась. Элида почувствовала себя одной из нищенок, которых она видела возле вокзала. Она ходит по городу, где ее считают дурочкой только потому, что она говорит на своем диалекте.

Вечером она рассказала тете Хельге и детям о продавщице, которая не поняла, что она сказала.

— Постарайся говорить, как говорят здесь. Я всегда так делаю. В столице надо владеть двумя языками, — посоветовала тетя Хельга.

— Ни за что! Это будет глупо! — заупрямилась Элида.

Но она поняла: Господь прощает тете Хельге, что она переходит на этот "южный язык", когда говорит с людьми в Кристиании. Однако для нее самой это было бы неестественно. Зато было бы естественно, если б она подновила одежду детей и свою собственную. Элида написала дочерям Фриде и Селине, чтобы они прислали ей оставленную дома швейную машинку. Сколько бы это ни стоило. Пароходное общество Весетеролена имело свой причал в Кристиании в южной части Акерсхюс Брюгге, куда раз в две недели по средам приходили их пароходы. Послать машинку можно из Сортланда. Она должна сшить новые платья, написала она. Готовые стоят слишком дорого. Но она может скопировать фасон. Сшить так, чтобы они выглядели модно, как пишут в рекламе. Еще она написала, что дамы в Кристиании носят юбки, которые едва прикрывают колени, и спускают пояса на бедра. А также носят подкладные плечи и матросские воротники. Как дети. В моде тоже должна быть мера, написала она. Но приложила рекламу, гласившую, что трикотажные жакеты и костюмы сейчас особенно модны. А также картинку с модными шляпами. Описать шляпы невозможно, их нужно увидеть. В Кристиании недостаточно следить за тем, чтобы не мерзнуть, не потеть или быть чистым. Честное слово, она должна заняться их экипировкой! Ей было приятно написать это слово. Экипировка.

Весна наконец началась по-настоящему. Высокие деревья, названия которых Элида не знала, распоряжались светом и небом, одного их присутствия было уже достаточно. Еще до восхода солнца воробьи поднимали среди веток такой шум, будто кто-то угостил их спиртным. Элида выкапывала странные благоухающие растения из заросших клумб тети Хельги. Как ни странно, тетя Хельга даже не знала названий этих красивейших Божьих творений.

Цветы и деревья росли до самого города. Пахло конским навозом и потом. Кричали продающие газеты мальчишки, гремели трамваи. Все это время Элида наедине с собой и своими мыслями изучала улицы недалеко от больницы. Как будто ей подарили это свободное время только для того, чтобы она могла рассказать Фредрику все, что она видела в городе.

Однажды она попробовала понять, тоскует ли она по дому. И к своему удивлению, вынуждена была признаться, что не чувствует никакой тоски. Единственное, чего ей не хватало, — это собственного дома.

В конце концов случилось то, чего Элида опасалась. Она пришла к Фредрику и обнаружила, что ему стало хуже. Он дышал с трудом. Элида молча села рядом. Потом принесла свежей воды. Так-так. Пришла сестра и сказала, что врач хочет с ней поговорить. С ней одной? Да.

Когда Элида вошла в кабинет, врач встал. Странно. Элиде стало жутко. Он сразу заговорил о деле. Они больше ничего не могут сделать для ее мужа. Не могут поставить ему определенный диагноз, как он это назвал. Слова врача текли непрерывным потоком, точно он боялся, что она прервет его. Некоторые из этих слов она слышала и раньше. Сердечный клапан. Митральный клапан. Аортальный клапан. Ангина пекторис. Элида пыталась держать себя в руках. Придумать вопросы, в которых был бы смысл. Ответы на которые дали бы ей надежду. Но во рту все пересохло, и она вспотела. И не могла сказать ни слова. Врач продолжал свои объяснения, но они ничего ей не говорили. Зато дали ей время привыкнуть к его словам. И начать задавать вопросы.

Она напомнила этому человеку в белом халате, что ее семья проделала долгий и тяжелый путь с Севера только затем, чтобы поставить Фредрика на ноги. Вину за это она возложила на доктора. Она осуждала, требовала, молила. Он сидел перед ней, расставив ноги, под брюками торчали острые колени. Их не мог скрыть даже белый халат. Локти спокойно упирались в покрытую лаком столешницу. Над цепочкой от часов кончики пальцев упирались друг в друга. Сначала он все терпел. Потом заговорил. Единственное, что он мог обещать, — так это что Фредрика снова положат в больницу, если изменения в состоянии его здоровья этого потребуют.

Изменения? Она ухватилась за это слово. Можно ли считать изменением, если Фредрик умрет у нее на руках?

Конкретного ответа не последовало. Трудно что-либо сказать, если не поставлен точный диагноз, это фру Андерсен, конечно, понимает?