Отдельными горками сложены арбалеты, там же два ящика с железными стрелами. На затылке волосы поднялись дыбом, оружия хватит на небольшую армию. Что задумал Бриклайт?

Задействовав тепловое зрение, я сквозь стену проследил за смутной фигурой часового, выскользнул. Ловушки мерцают мирно, на своих не реагируют, но, когда я спустился уже вниз, чувство опасности стало таким острым, что я застыл на месте, не зная, прорываться ли к выходу или же хамелеонить и дальше, надеясь, что пронесет...

Холод накатил волной, словно я упал на мокрый песок, а сверху накрыло волной прибоя. Я инстинктивно задержал дыхание, волна медленно прокатила дальше, я с облегчением вздохнул и сразу ощутил, что волна остановилась и катит обратно с нарастающей скоростью.

Засекли, мелькнуло обреченное. Теперь всё зависит от того, где манипулятор этими волнами. Если в городской управе, то фигня, а если в доме Бриклайта...

Холод ожег тело, прокатился по инерции дальше и тут же вернулся, поймав меня в фокус. Я сжал челюсти и торопливо побежал вниз, ненадолго застывая при появлении вблизи вооруженного человека.

Сбежал на второй этаж, на первый, впереди дверь на улицу, там всего двое стражей, я ускорил шаг, стражи смотрят мимо...

Едва я поравнялся с ними, оба сдвинулись, заступив мне дорогу, а сзади на плечо опустилась тяжелая рука.

— Ты пойдешь с нами.

В бок остро кольнуло, пропоров ткань, раньше, чем я начал поворачиваться. Одно быстрое движение ножом снизу вверх, и клинок пронзит сердце.

Меня толкнули в спину.

— Иди.

Двое держат за предплечья, третий со спины держит нож в готовности, я чувствую, как подрагивает его рука от жажды дернуть лезвием вверх. Из глубокой царапины потекла кровь, пропитывая ткань. Похоже, невидимый колдун выявил и нейтрализовал мое исчезничество. Сейчас только бы не залечить рану, пусть видят, что я ранен и напуган...

По той же лестнице наверх провели на второй этаж, на третий, а когда впереди выросла массивная дверь с золотой ручкой и вздыбленными львами, я уже знал, что на этот раз угрозами в адрес друг друга не закончится.

Один забежал вперед, приоткрыл дверь и, сунув голову, что-то спрашивал. Я подавил желание стукнуть ногой по двери, этот гад придавленным ухом не отделался бы, однако нож всё так же упирается в бок, хотя его владелец наконец-то расслабился. Из кабинета что-то ответили, страж подал знак и распахнул дверь.

Меня втолкнули в комнату, нож убрали, я сразу понял почему. В комнате еще трое, крепкие суровые мужчины со злыми лицами сторожевых собак, за столом расположился сам Бриклайт. Вильда и Тегера уже нет, вместо них справа от стола двое крепышей бойцовского вида, но самое главное, с другой стороны поднялся из кресла высокий худой человек в длинном синем халате. Для меня он выглядит ужасной птицей с огромными черными крыльями, сотканными из ночи. Даже лицо во втором зрении изменилось, стало жестче, нос удлинился и загнулся крючком, как у хищника, а руки стали тоньше и жилистее, напоминая птичьи лапы.

Я старался не смотреть на крылья, пусть не знает, что я вижу эти огромные и черные порождения Зла. Волосы зашевелились на затылке. От колдуна веет смертельным холодом даже не могилы, а открытого безжизненного космоса.

Бриклайт уставился сверлящим взором, на лице промелькнуло беспокойство, как будто увидел нечто тревожащее в моих глазах или на него пала тень уродливых крыльев своего помощника.

Я поспешно погасил добавочное видение, теперь Бриклайт — это просто Бриклайт, крутой и напористый бык, всю жизнь держал себя в узде, смирял, на вершину шел долго и упорно, и вот сейчас наконец-то, наконец-то...

Он минуту рассматривал меня с растущим гневом.

— И что, — спросил он с нажимом, — у тебя хватило наглости вернуться и вынюхивать в моем доме?

Я ответил с расчетливой надменность высокорожденного:

— Люди благородного сословия не вынюхивают.

— А ты что делал?

— Изволил интересоваться, — ответил я. — И вообще... разговаривай вежливее, тварь. Ты разговариваешь с благородным, червь!

Он расхохотался, удивление в глазах быстро перетекло в жгучую ненависть. Я краем глаза посматривал на колдуна, тот что-то шепчет, пальцы шевелятся, лицо напряженное.

— Ты сейчас узнаешь, — сказал Бриклайт хрипло, — что мы делаем с благородными! Ты еще будешь ползать на четвереньках и дерьмо жрать... Ну-ка, избейте его как следует, но руки-ноги не ломайте... пока.

Те, что у стола, не шевельнулись, но за спиной послышались шаги. Я взвинтил свою нервную систему до предела, сердце колотится, как у воробья, быстро шагнул в сторону, ударил, снова ударил, выхватил у одного из ножен длинный нож и вспорол горло третьему. Костяшки пальцев остро заныли, содранная кожа тут же восстановилась, бросился к столу.

Телохранители опешили, натасканы сами бить и калечить, все двигаются медленнее водолазов, не успели среагировать, как я с силой вогнал острие кинжала колдуну в глаз. Последнее, что увидел на его лице, было великое изумление.

В кабинете орали, гремели стульями, я отпрыгнул, избегая меча телохранителя, отбежал к двери. Страж, загораживающий выход, с протяжным криком бросился на меня, я успел отодвинуться и подставить деревенскому увальню ногу. Он даже падал, будто через воду на морское дно, я успел ухватить его за руку и выдрать из уже разжимающихся пальцев меч.

Чужой меч просвистел над головой, я отпрыгнул, уклонился, а затем быстро, на пределе своей нервной системы пошел работать мечом, и оба телохранителя рухнули, брызгая кровью.

Бриклайт выхватил кинжал, глаза выпучились от ужаса, как у огромной старой жабы. Острый клинок уперся ему в горло.

— Ну, — сказал я, — ты хотел поговорить? Говори, тварь.

Он булькал, хрипел, страшился даже дышать, острая сталь надсекла немолодую ящеричную кожу.

— Я...ты...

— Не ты, — напомнил я, — к благородным так не обращаются, тварь дрожащая. Вижу, ты во всём согласен со мной, так что я сразу скажу тебе, что нужно делать.

Он страшился и кивнуть, но всем видом показывал, что да, со всем согласен и сделает всё, что восхочу.

— Так вот, — сказал я, — я бесконечно добр и очень не люблю убивать... Потому тебя и твоих сыновей оставляю в живых, вот такой я гуманист долбаный. Но в порядке материальной компенсации ты не только откажешься от всех попыток завладеть участком земли бедной женщины, но выплатишь ей... уже не тысячу золотых монет, а пять тысяч. Это я сейчас еще просто зол, но я уже не в ярости. Понял?

Он мигнул, показывая, что понял.

— Согласен? — спросил я. — Будем считать, что подписали договор. И еще... если твои сопляки сделают хотя бы движение, чтобы повторить то, что уже сделали с Амелией... они все умрут. От моей руки.