– И что же это за тип?

– Взрывной. – Я улыбнулся. – Вдобавок у тебя и стиль есть.

Я встал.

– Иди сюда.

Парень послушно последовал за мной.

Я привел его на боковую линию, перешагнул через нее, вышел за поле и показал пальцем вниз.

– Видишь это?

– Да.

– Как это называется?

– Вопрос с подвохом?

Я засмеялся.

– Нет.

– Боковая линия.

– Для чего она?

– Обозначает границу игрового поля.

Я покачал головой.

– Это то, что отделяет нас от всех тех людей, что за нами. Вот здесь… – я ступил на белую линию, – мы оставляем все наши страхи. Сколько умников сидят с пультом в руке, боясь застегнуть ремешок шлема, боясь, что могут не оправдать ожиданий, не потянуть, что вдруг что-то пойдет не так. Не верь тем, кто утверждает, будто ты ничего не значишь, если не выигрываешь. Значишь. Так было и так есть.

– Вы говорите прямо как Мама Одри.

– Да, вообще-то… это она сказала мне так когда-то.

Ди хотел о чем-то спросить, но заколебался, видно, что-то его остановило.

– Ну давай, облегчи душу.

– Я никогда не знал своих родителей. Знаю только, что женщина, которая меня родила, бросила меня и ни разу даже не вспомнила.

Вот оно: та боль, вокруг которой мы кружили все лето, вырвалась наконец из своего убежища. Хорошо, что он доверился мне и поделился ею, позволил заглянуть за занавес. Плохо же было то, что эта боль засела глубоко в душе и терзала его всю жизнь.

Я обнял Ди за плечи.

– Для полной ясности я считаю, она была не права, но не знаю, с чем ей пришлось столкнуться, в какой ситуации оказалась. То же касается и твоего отца. Я просто знаю, что они поступили так, как поступили. И, как последний эгоист, я этому рад.

– Что? Почему?

– Потому что двенадцать лет я не мог насмешить мою жену. А ты это сделал.

Парень кивнул.

Я взял его под руку. Мы стояли с ним плечом к плечу.

– Переступи эту линию со мной. Не будь таким, как те циничные слабаки на диване. Застегни свой шлем и не бойся рисковать. Что самое плохое, что может случиться с тобой? – Я придвинулся к линии.

Ди взглянул на меня удивленно:

– Вы боялись? Ты… боялся?

– Конечно, ты же видел записи. Я не с детишками играл. Там были такие громилы…

Он засмеялся.

– Я думал, ты ничего не боялся.

Я покачал головой.

– Перестань смотреть «Спортс-центр».

Ди сунул мяч под мышку и перепрыгнул через линию, а потом повернулся и, улыбаясь, посмотрел на меня с другой стороны.

Я пробежал к пятидесятиярдовой линии и передал мяч своему воображаемому центру.

– Рокки топ, блю шеви зулу. Так-так-так.

Так весело на футбольном поле мне уже давно не было, да и Ди ни разу не взглянул на табло.

Минут через тридцать мы повалились на пятидесятиярдовую линию между потных мячей взмокшие и все в траве. Ди лежал на земле, глядя на луну, висевшую прямо над головой. Было светло как днем.

– Спасибо, – сказал он, не глядя на меня.

– Ди, играй в футбол, потому что тебе нравится. – Я постучал его по груди, там, где сердце. – Играй этим. – Я положил ладонь парню на голову. – Не этим.

Мы сложили мячи в сумку, и он зашагал к монастырю. Обернулся.

– Ракета?

Это был первый раз, когда он меня так назвал. Прозвища имеют большое значение среди футболистов, и я много думал, какое дать ему, и, кажется, нашел подходящее.

– Кларк?

Он смотрел непонимающе.

– Что?

– Кларк. Кларк Кент.

– Кто это?

– Ты что, кино не смотришь?

– Смотрю, но не старье же.

– Малыш, тебе нужен поводырь. Красная куртка, летает вокруг земли.

– А, этот Кларк.

Ди улыбнулся – прозвище ему понравилось.

– Завтра у меня день рождения, и я подумал, может, разрешишь угостить тебя ланчем. Я заканчиваю работу в полдень и знаю место, где тебя никто не узнает.

– Буду.

Я проводил парнишку взглядом, думая о переменах, обещании и своих надеждах, и не сразу заметил одинокую фигурку у дальнего выхода с трибун. Она стояла в тени, сложив руки на груди, спрятав лицо: наблюдала, но как бы со стороны.

Я помахал, но Одри не помахала в ответ, а повернулась ко мне спиной и скрылась.

Моя одежда уже начала закисать, а поскольку я выспался днем и не слишком устал, то запихал в наволочку грязное белье и поехал в город. Круглосуточная прачечная самообслуживания была открыта: за окном мигала флуоресцентная лампа. Я медленно проехал мимо – к моему облегчению, там было пусто.

Загрузив белье в машину и зарядив ее двадцатипенсовиками, я сел – барабан закрутился. На сушилке горело «осталось 7 мин.», когда подъехала женщина с двумя детьми. Какая мать привозит детей в прачечную в одиннадцать вечера?

Очевидно, работающая.

Женщина была, наверно, официанткой или кем-то в этом роде – на рубашке именная нашивка, а в кармане полно денег, по-видимому, чаевых. Она подошла к разменному автомату, и я натянул на голову капюшон, проверил, не выглядывает ли из-под штанины браслет, и уставился на их отражение в стеклянной дверце сушилки. Женщина высадила из машины девочку лет четырех и мальчика лет девяти-десяти. Девочка в платьице, с хвостиками, на ногах шлепанцы, ногти накрашены. Мальчик в футбольной майке с номером 12 и с резиновым мячом в руках.

– Дэниел, положи пока это и помоги мне разгрузиться, – быстро сказала она сыну. Мальчик положил мяч и помог достать из багажника три корзины с бельем. Девочка устроилась на стуле и занялась книжкой-раскраской, а Даниел сел перед висящим на стене телевизором, схватил пульт, нажал по памяти кнопку и сразу попал на ESPN. Как раз начинался «Спортс-центр». Мальчик скрестил ноги, бросил мяч и приклеился к экрану. Мать загрузила пять машин и попыталась купить средство для стирки. Вставила деньги, дернула рычаг, потом дернула еще раз и, чертыхнувшись, стукнула по автомату.

– Нет, пожалуйста, только не это. – Одноразовая упаковка со средством упала и застряла за стеклом, мешая ей достать то, что она купила, или купить другое. – Ох, ну давай же! – Женщина постучала по стеклу кулаком. – Да что ж такое. – Она наклонила автомат, пытаясь сместить коробку. Безуспешно. В конце концов женщина выгрузила белье из машинок, побросала его назад в корзины, взяла на руки дочку, бросила сыну «пошли» и направилась к двери, волоча за собой одну из корзин. Вспомнив, что под моим стулом стоит галлоновая бутыль средства, я поднялся и обратился к ней: