– Она кричала?

– Да. Перегородки тонкие, все слышно.

– И в какое время она кричала?

– Сигнал на пульт оперативного дежурного поступил в одиннадцать часов тридцать пять минут…

– То есть через час после того, как мой муж якобы втолкнул ее в квартиру?

– Именно.

– А до этого она не кричала.

– Нет. Видимо, до этого времени ваш муж вел себя мирно…

– С силой втолкнул ее в квартиру, а она даже не кричала… Как-то не стыкуется, вы не находите?

– Я нахожу, что вопросы задаете вы, хотя, надо полагать, должно быть наоборот. – Насколько я знаю, вы прибыли на место преступления почти одновременно с нарядом милиции. Откуда вы узнали, что ваш муж гостит у гражданки Кирильчук?

– Узнала. Если точней, догадалась… Я позвонила ему в десять, он сказал, что играет в бильярд. Решила, что Максим в бильярдном клубе. Позвонила его водителю, он отпирался, но в конце концов признался. Я приехала в клуб, но мужа там уже не было. Машина его на месте, водитель и телохранитель в ней – молчат, пожимают плечами. Пока растормошила их… В общем, когда приехала к Олесе домой, было уже поздно…

Вика утаила еще одну деталь, по пути к бильярдному клубу она пробила сразу два колеса. Подкачала одно, второе – поехала дальше. Три раза останавливалась, поднимая падавшее давление, пока доехала до ближайшего автосервиса с круглосуточным режимом работы. Пока отремонтировала… Шиномонтажник показал ей, чем были пробиты колеса. Специальные металлические ежики, которые, как ни брось, всегда будут лежать шипами вверх. Как будто кто-то нарочно разбросал их у нее на пути.

Не стала она говорить и о том, что сама виновата в своем опоздании. Не надо было пускать дело на самотек, не надо было ей ехать домой и ждать, когда муж явится с повинной. Надо было сразу брать его в оборот, пока он не наделал глупостей…

– Почему ваш муж… э-э, скажем так, приударил за Олесей Кирильчук? – спросил Костровский.

– Это вы у меня спрашиваете? – изобразила удивление Вика.

– Ваш муж молчит, не хочет говорить на эту тему.

– Почему я должна говорить об этом? Тем более, что я не знаю, почему он приударил за ней.

– Да, но майор Сизов утверждает, что ваш муж неправильно себя повел, когда увидел вас у него в палате. И Олеся тоже повела себя неправильно. Из больницы они ушли вместе…

– Ушли вместе, – не могла не согласиться Вика.

– Правда, Сизов говорит, что Олеся вернулась. И ушла от него поздно, в районе девяти часов. Я опросил охранника, дежурившего в больнице в тот день, он сказал, что видел, как Олеся садилась в машину вашего мужа.

– Ну вот, видите, сами все знаете, а меня спрашиваете…

– Хотел посмотреть, насколько вы со мной искренни. А вы темните, Виктория Михайловна, – неодобрительно покачал головой следователь. – Вы знали, что у вашего мужа шашни с Олесей Кирильчук, не зря же вы приехали к ней домой. Или я в чем-то не прав?

Вике пришлось оправдываться. Уже одно это лишало ее инициативы в разговоре, вызывало постыдное ощущение того, что Костровский переиграл ее.

– Вы не правы, Юрий Васильевич. Одно дело знать, что муж приударил за женщиной, и совсем другое дело – по какой причине…

– Причина ясна. Олеся была красивой девушкой. Была… Ваш муж убил ее. Все улики налицо. И вы прекрасно это знаете. А ваши упреки в том, что следствие работает быстро и оперативно, по меньшей мере смешны…

Вика чувствовала себя глупой десятиклассницей, решившей, что она умней учителя, но глубоко в том разочаровавшейся. Поэтому она не стала рассказывать Костровскому о своих сомнениях и подозрениях. Не хотела, чтобы он снова поднял ее на смех.

Но сдаваться она не собиралась. Сама она мало сомневалась в том, что муж стал жертвой жестокой мистификации.

Из прокуратуры она отправилась в больницу, чтобы поговорить с Андреем. Но узнала, что он сбежал оттуда. Нетрудно было догадаться, куда.

* * *

Майор Сизов с трудом держал равновесие. Он сидел на стуле, но его все равно шатало – приходилось широко расставлять локти, чтобы не свалиться на пол. Спасибо Лыпареву, он помог ему сбежать из больницы, привез в изолятор, помог одеться в камуфляж. Он же вызвал к нему в кабинет Лежнева.

Андрей с ненавистью смотрел на человека, посмевшего убить его любимую женщину.

– Зачем? – пытаясь унять нервную дрожь, спросил он.

Максим Лежнев выглядел еще хуже, чем он. Под глазом синяк, губа разбита, костюм грязный, местами порванный. Бледный и осунувшийся. Жалкий и беспомощный.

– Я не убивал…

– Ты ее изнасиловал, мразь!

Только физическая слабость не позволяла ему встать во весь рост и врезать этому подонку по морде.

– Нет… Она сама… – начал было, но осекся Максим.

И все-таки Андрей поднялся. Возмущение оказалось той силой, которая смогла сорвать его с места. Вика? Сама?! Сама легла с этим уродом!..

Он пошатнулся, но устоял. Покачиваясь, он подошел к Лежневу, двумя руками схватил его за уши, притянул к себе его лицо.

– В глаза смотри, падаль! Она?! Сама?!! Я спрашиваю, сама?!!

– Нет…

Максим был рослым мужчиной, мог бы дать Сизову отпор. Но его парализовал страх. Андрей понимал, что Лежнев боится не столько его, сколько системы, которую он представлял. Он уже хлебнул тюремного лиха и знал, что будет, если люди здесь захотят, чтобы он познал его сполна.

– Тварь!

Он не стал бить Лежнева, вернулся к столу, сел на стул.

– Ты хоть представляешь, что с тобой будет?

Голова кружилась так, что он потерял арестанта из виду. Но продолжал говорить. И слушать.

– Представляю. И знаю… Сначала меня опустят. Потом убьют. Один и тот же сценарий…

– Какой сценарий? Ты надругался над моей девочкой. Ты ее убил! Это не сценарий будет, урод… Я… Я не знаю, что с тобой сделаю…

– Все идет по сценарию, – Лежнев продолжал дуть в свою дуду.

Его спасало то, что Андрей едва мог говорить.

– Моя вина состоит только в том, что в свое время я оклеветал одного человека. Его посадили на пятнадцать лет, по ложному обвинению… Карцева больше нет, теперь я могу сказать об этом. Он убил Татьяну, а подставил Егора Пермякова… Мы с Вадимом не видели… Нет, не видели, как Егор убивал Татьяну, поэтому поверили ему, когда он сказал, что это сделал Пермяков. И на суде показания дали против Пермякова… Теперь за это расплачиваемся… Все из-за Пермякова. Его в восемьдесят седьмом посадили. Говорят, опустили в тюрьме… Он потом сбежал, из колонии, но, видно, жив… Теперь он нас опускает, по своему сценарию… А может, и нет никакого сценария. Может, душа его нас к себе притягивает. Его призрак по тюрьме бродит…