В палату вошла медсестра. Недовольно глянула на Вику и еще более хмуро сказала:

– Андрей, к вам посетительница. Но я не знаю, пускать ее или нет… Как самочувствие?

– Ничего.

– Ладно, тогда пять минут, не больше. И без того перебор по времени…

И снова она многозначительно посмотрела на Вику, но та знала, чем ответить.

– Ирина Михайловна, вы же знаете, что я договорилась с Борисом Павловичем, – голосом, не допускающим возражений, сказала она.

– Но больному нужен покой…

Андрей не слушал женщин. Он смотрел на девушку, входившую в палату. Невысокая, полноватая, лет шестнадцати. Темно-русые волосы, округлое малосимпатичное лицо, вздернутый носик, пухлые щеки, маленький невыразительный рот. Но глаза… На него смотрела его любимая Олеся…

– Здравствуйте, я Марина, – сказала девушка и в нерешительности покрутила в пальцах пуговицу на халате, который был накинут на ее плечи. – Марина Кирильчук, сестра Олеси… Мама совсем больная, не смогла приехать. Я Олесю заберу…

Щеки ее вздрогнули, из глаз брызнули слезы. Андрею хотелось плакать вместе с ней.

Марина была похожа на Олесю только глазами, но этого вполне хватало для того, чтобы можно было верить ей. Вика думала иначе. И ее не трогали девичьи слезы.

– А паспорт у тебя есть? – с подозрением разглядывая девушку, спросила она.

– Есть. Украинский.

Марина полезла в сумочку, достала оттуда корочки синего цвета с трезубцем. Вика взяла паспорт, деловито пролистала.

– Да, Кирильчук Марина Ивановна… Город Донецк… Вроде все сходится… У Олеси тоже был украинский паспорт?

Она спрашивала у Андрея, но смотрела на девушку.

– И украинский был. И российский, – рукавом вытерев слезы, сказала Марина. – Она российское гражданство получила, еще в прошлом году.

– Не было у нее российского гражданства, – покачал головой Андрей.

– Ну как же не было! Она летом домой приезжала, я паспорт своими глазами видела.

– Она не говорила…

– Может, потому не говорила, что гражданство ей помогли получить, – в раздумье сказала Марина.

– Кто помог? – подозрительно спросила Вика.

– Она говорила, что этот человек не очень хороший. Боялась она его…

– Что за человек?

– Не знаю… Может, она в письме о нем написала.

– В каком письме? – встрепенулся Андрей.

– Она письмо мне прислала. Вернее, два письма, одно в другом. Написала, что если с ней что-нибудь случиться, запечатанное письмо Андрею Сизову передать, то есть вам… Случилось, – скорбно вздохнула девушка. – И письмо я привезла…

Она снова раскрыла свою сумку, вынула оттуда конверт без обратного адреса и почтовых штемпелей.

* * *

В кабинете оперативника было жарко, как в парилке, вернее, Максиму казалось, будто он с мороза попал в натопленную баню. Но холод не отпускал его, он и здесь дрожал как от озноба.

– Холодно в карцере? – участливо спросил капитан Лыпарев.

– Зачем спрашиваете, если знаете?

– Чайку горячего?

– А можно? – возликовал Максим.

– Нужно!

Капитан собственноручно налил в кружку кипятка из электрического чайника, бросил пакетик заварки, пару кусочков сахара.

– Спасибо!

Горячий чай обжигал язык и гортань, но Максим только радовался этому. И на капитана Лыпарева смотрел как на бога, не забывая, правда, что в любой момент этот офицер снова мог обратиться в демона.

– Э-эх, Максим Игоревич, как же вы дошли до такой жизни?

– Не дошел, довели. В частности, ваш начальник.

– Майор Сизов?.. Так я не про это. Как вы додумались до того, чтобы убить его женщину?

– Я не убивал…

– Бросьте, Максим Игоревич. Вы же взрослый человек… и прекрасно знаете, что влипли по самые уши.

– И что вы предлагаете?

– Сразу видно, что вы деловой человек, Максим Викторович, на ходу подметки срываете. Да, я предлагаю вам чистосердечно признать свою вину.

– Но я не убивал… То есть я ничего не помню…

– Так и пишите: ничего не помню. Так мол и так, выпил, опьянел, что было дальше не помню… Это же в ваших интересах.

– В моих интересах оговорить себя?

– А вы сами рассудите. Вы обвиняетесь не только в убийстве, но и в изнасиловании. Поэтому я не могу отправить вас в общую камеру, где вас… э-э, подвергнут издевательствам и унижениям. Вы должны понимать, о чем я говорю.

– Понимаю, – обреченно вздохнул Максим.

– А если напишите, что ничего не помните, вас могут и простить. Мужики же все, каждый хоть раз, но надирался до беспамятства… Это во-первых. Во-вторых – это мое к вам расположение. Напишите чистосердечное признание, я вас в хорошую камеру определю. Всего три человека, вы будете четвертым. Интеллигентные соседи, телевизор, шахматы. И электрические обогреватели к системе центрального отопления… Или вы лучше в карцер вернетесь?

– Нет, нет! – Максим в панике замахал руками.

– Правильно соображаете… Пока вы в карцере, к вам не может пробиться адвокат. А так вы завтра встретитесь с ним… Скажу более, ваша супруга будет участвовать в вашей защите, на правах адвоката, а это значит, что у вас появится возможность встречаться с ней в помещении для допросов… Вы, я так полагаю, соскучились по жене?..

– Да, конечно…

– Но пока не будет чистосердечного признания, сидеть вам в карцере без передач и свиданий.

Как человек, теоретически знающий о своих правах, Максим понимал, что капитан Лыпарев вводит его в заблуждение. Не важно, в карцере он или нет, все равно доступ к адвокату должен быть открыт. Да и в карцер он заключен незаконно… Но как человек, уже прочувствовавший свою беспомощность перед тюрьмой, он уверился в том, что нет у него другого выхода, как принять предложение тюремного оперативника. И он письменно признался в том, что не исключает свою вину в убийстве гражданки Кирильчук. За что и был отправлен в камеру, о которой говорил ему капитан.

Лыпарев его не обманул: камера ему понравилась. Не меньше двадцати квадратных метров, но всего четыре койки. На полу затертый до дыр, но все же ковер, телевизор, обогреватели. И еще здесь можно было лечь спать прямо сейчас. Накрыть койку матрацем, залезть под одеяло и спать, спать. Но сначала надо было познакомиться с обитателями камеры.

– Здравствуйте! – робея, Максим поприветствовал своих новых соседей.

– И здоровей видали, – улыбнулся ему здоровяк в тельняшке.

Рубленые черты, крупное лицо, низкий покатый лоб, приплющенные уши, тяжелый подбородок. Глаза спокойные, улыбка мягкая, располагающая.