Витольд поигрывал плеткой по голенищу сапога, она словно повторяла движение хозяйской мысли, шевелилась каким-то ироническим манером.

Общее статичное молчание затягивалось. Витольд уже догадался — ни в коем случае ему нельзя заговорить самому. В эти длинные молчаливые мгновения он может с полным своим удовольствием тешиться картиной полного падения своего ядовитого ворога.

Лелевичи вдруг не сговариваясь — а может, и была какая-то заранее условленная команда — рухнули перед не снизошедшим с коляски Витольдом на утоптанный снег, почему-то совместно выдохнув при этом, так что получился заметный клуб пара.

Главный Лелевич еще и опустил голову на грудь.

Да, Витольд понял, в чем дело, да и понимать тут было нечего. Большевики с довольно большой старательностью просеивали кресы на предмет выявления лиц, тяготеющих к прежнему режиму. Тех, кто при вступлении Красной армии в города сбивался в ватаги и пытался отстреливаться из револьверов и дробовиков по русским танкам, быстренько пускали в расход. Брали полицейских, стражников коронных, чиновную чернь и т. п. Тихим дали попрятаться. И Лелевичи, скорее всего, отсиживались у кого-нибудь из родственников в лесничестве или у знакомых где-нибудь. Когда стало известно, что придут и там поискать, всем семейством бросились перепрятываться. Дела, должно быть, совсем худые, коли дошло до того, чтобы Лелевичу просить о подмоге Порхневича.

— Поляк да поможет поляку в горестный час! — сказал Здислав.

То есть Лелевичи признали его, Порхневича, подлинным поляком.

— Встаньте! — скомандовал Витольд, сам сходя с коляски. Вошел во двор, Гражина уже, оказывается, что-то там накрыла и постелила, если что: места-то много, чего там.

Витольд недовольно помотал головой. Ему хотелось выпить, но пить с Лелевичем и его братом — ни малейшего желания. Весь нектар молчаливого куража над поверженным в прах недоброжелателем он уже снял, сидя в коляске. Теперь предстояло слушать слезливые или, наоборот, гонорливые россказни про приключения семейства в последние месяцы. Нет уж.

Подозвал Василя:

— Съезди за Сашкой.

Лелевичей отвели туда, где постелено и накрыто поесть, — Гражина хлопотала как за родными. Янина ей помогала вроде даже с охотой. Витольду Ромуальдовичу показалось, что специально, потому что он сам не выказал радости по поводу появления Лелевичей. Наперекор.

Александра Севериновича вырвали из-за сивенковского стола как раз в тот момент, когда он озвучивал свою новую и решительную мысль по наведению порядка на землях Совета. Нехорошо, чтобы Савелий Иванович Сивенков именовался впредь управляющим, — так и разит бывшими графьями от этого слова, будто мы здесь жизнь решаем, а они сидят у себя за роялем и кофе хлебают, и хлебаловы у них недовольные.

— А как же мне? — удивлялся Савелий Иванович.

Дед Сашка обосновывался по-настоящему, надолго:

— Будешь комендант.

Хорошее, полувоенное слово, очень даже годится для целей нового народно-военного порядка.

— Слушаюсь, товарищ председатель, — серьезно кивнул Сивенков, мысль ему и самому понравилась.

И тут входит насмешливый Василь с устным рескриптом от отца: быть немедля.

— Что значит немедля?!

Василь пожал крепкими плечами:

— Да так, прямо сейчас надо быть — дело больно важное.

— Важное? — проявил пристальность председатель, прищурив один глаз и скосив другой.

— Да.

— Все равно — только после голосования.

Шукетя не было, Неверу увезли по месту нищего жительства, но оставались трое и проголосовали.

— Большинство! — закричал председатель, когда руки поднялись. — Ты, Савелий, теперь комендант объекта Дворец, со всеми движимыми и недвижимыми (выговорил плохо, слышны были только звуки «ж» и «и») имуществами.

Председатель встал, уже торопясь на зов нового дела:

— Ключи от амбаров пусть пока у тебя будут. У тебя, но мне выдашь по первому требованию.

— И мне по первому, — вступил Целогуз.

Александр Северинович помотал пальцем перед его носом:

— Только если большинство.

— К Кивляку? — удивился председатель, когда Витольд объяснил ему, куда придется переправить семейство Лелевичей. Причем немедленно.

— Он и ночи не должен у меня ночевать, понятно?

— К Кивляку.

— Да, народ тебя избрал, вот ты и наводишь порядок. Богатея и мироеда мельника укорачиваешь ненамного.

— Да? — неуверенно сказал председатель.

— Поедешь, скажешь. Прямо сейчас поедешь.

— Ночь же.

— Не ври, еще день, а вот ночью Лелевичам ночевать негде, а у Кивляков малая мельничка только полгода в году работает. Наши шляхтичи пока там поживут, поработают. А для Захарова сына еще время не пришло своим хозяйством обзаводиться. Скажи, верная весть пришла — по весне всех, кто по возрасту подойдет, в красное войско.

— Правда? — спросили почти одновременно стоявшие рядом Михась и Василь, причем у Василя радостно и кратко вспыхнуло в глазах, а Михась длинно поморщился.

Александр Северинович открыл было рот:

— А если…

— Напомни Захару, что мельничка, как ни крути, а по правильному счету моя, и мне решать, кто там будет ховаться. А если и этого будет мало, скажи ему, что я, то есть Совет, освобождаю его от тележной повинности — от стройки, мне только что райком сообщил. Видели Маслова в коже и на машине?

— А кто ж пойдет, чьи телеги? — поинтересовался Василь.

— Мне двадцать подвод надо собрать. Пиши список, председатель. Наши умники все поработают. Цыдики, Саванцы, Гордиевский, народа захребетники.

Все смотрели на Витольда Ромуальдовича с удивлением. Названные мироедами не были, просто хорошие хозяева. Вот оно, значит, как надо.

Витольд хмыкнул:

— А ты, Василь, за старшего.

В ответ на немного удивленный взгляд сына он усмехнулся:

— Ну, не Михася же мне посылать!

Теперь удивленным стал взгляд старшего сына. Витольд Ромуальдович сделал серьезное лицо:

— Ты мне здесь нужен.

Покатилась жизнь дальше, «правительство» деда Сашки вроде никто ни в грош не ставил, но приказы его как-то все же выполнялись, потому что за ними всеми стояли интерес и авторитет Витольда, нигде открыто не мелькавшего, но никуда не девшегося.

Захар дважды прогонял Александра Севериновича, Лелевичам пришлось некоторое время ютиться в голой председательской хатке, но потом мельники сдались под напором обстоятельств и аргументов. Правда, с затаенной против Витольда злобой. Кроме как «предателем», его меж собой не называли. Кодла Лелевичей вселилась на малую мельницу, стоявшую немного ниже по течению Чары, чем пара главных мельниц Кивляка, кормиться с нее большому семейству было тяжело, но зато защита чащи: два шага в сторону от реки — и ты схоронился. Да и не ходили ни царские урядники, ни польские стражники в эти места — заведомо ничтожный улов.