– Несимпатичная история, да? – криво усмехнулся Сет, взглянув на нее. Оба они похудели. Он стал каким-то тощим, а она высохшей.

– Увы… И им нечем облагородить ситуацию, – безжалостно уронила она.

Это были их последние дни, когда они жили вместе. Они договорились, что в интересах детей останутся в доме в Дивисадеро до тех пор, пока не продадут его, и только потом переедут в свои квартиры. На этой неделе должны были появиться несколько покупателей. Долго ждать не придется. Сара знала, что ей будет грустно видеть, как ее дом перейдет в чужие руки. Но гораздо больше ее расстраивало не то, что она теряет дом, в котором они прожили несколько лет, а то, что она расстается с мужем и ее брак рушится. Дом в Тахо тоже был выставлен на продажу. Он продавался со всем имуществом и обстановкой: кухонным оборудованием, телевизорами и даже с постельным и столовым бельем. Так его было проще продать тем, кто хочет купить дом в районе, где можно кататься на лыжах, но кто не хочет ломать себе голову по поводу его отделки и обстановки. Дом в городе продадут без мебели. Сейчас они отправляли предметы антиквариата на аукцион «Кристи» вместе с картинами. Ее драгоценности начали распродавать в Лос-Анджелесе.

Сара продолжала искать работу, но пока ничего не нашла. Она не стала увольнять Пармани, ибо знала, что, как только работа будет найдена, потребуется человек, который будет присматривать за детьми. Ей очень не хотелось оставлять детей с чужим человеком, хоть это было всеобщей практикой. А единственное, чего она хотела, это чтобы у нее была возможность делать то, что она делала раньше, – быть дома с детьми. Но теперь все кончилось. Когда каждый пенс пойдет на оплату адвокатов, которые будут защищать Сета, а может быть, еще и на оплату штрафов, она будет вынуждена работать не только для того, чтобы внести свою лепту в этот процесс, но и просто для того, чтобы содержать детей и себя, так как Сет уже не мог ничем им помочь. Если все, что у них есть и чем они обладали, будет проглочено судебными постановлениями и судебными исками и оплатой его адвокатов, а он будет отправлен за решетку, то кто им поможет? Она вынуждена полагаться лишь на себя.

После предательства Сета она доверяла только себе. Он легко прочитывал это в ее глазах каждый раз, когда их взгляды случайно встречались. Он не знал, как теперь возместить тот моральный ущерб, который он ей нанес, если ему вообще это когда-то удастся. Он очень сомневался в этом, принимая во внимание все, что она ему уже сказала. Она не простила его, и он все больше сомневался в том, что она когда-нибудь это сделает. И он не был уверен, что имеет право обвинять ее в этом. Он чувствовал свою глубокую вину перед ней за все, что натворил. Да, он разрушил их жизнь – своими руками.

Он был раздавлен, прочитав статью, где их с Салли изобразили в виде обычных преступников. В ней не было ни единого слова сочувствия, никаких смягчающих эвфемизмов, никакой интриги, никакого изящества стиля, за которое можно было бы спрятать всю нелицеприятность сути ими содеянного… Из статьи с грубой ясностью следовало, что два лишенных принципов негодяя учредили для мошеннических целей инвестиционные фонды и по ложным финансовым документам воровали деньги. Вот так просто. И никаких отступлений на тему судьбы, жестоко вторгшейся в элегантно задуманную операцию, никакого сочувствия в связи с вмешательством в жизнь катаклизма, который смел их «честные» планы и помешал им остаться в глазах людей благопристойными гражданами, – ничего такого, что могло бы как-то беллетристически снизить градус изображения вульгарного попрания законов, на которое так легко пошли два приятеля, не сильно задумываясь о последствиях. Эта обнаженная прямота изложения фактов потрясала больше всего – как если бы их выставили голыми перед толпой.

Все выходные они с Сарой опять почти не разговаривали друг с другом. Сара не оскорбляла и не отчитывала его. В этом не было смысла. Она ничего не говорила – зачем? Снова бросать ему в лицо, что он растоптал ее доверие, поставил под угрозу будущее их детей, так успешно воплотив в жизнь ее самые ужасные ночные кошмары?

– Не смотри так, пожалуйста, Сара, – поймав ее отрешенный взгляд, попросил он наконец, опустив газету. В воскресном издании «Нью-Йорк таймс» была большая и еще более рвущая душу статья о них с Салли. Их позор сейчас соответствовал степени их с Сарой известности. Несмотря на то, что сама она ничего не совершила и ничего не знала о его криминальной деятельности, она чувствовала, что ее измазали дегтем той же кистью, что и его. Дни напролет их телефон надрывался от звонков, и она поставила его на автоответчик. Она не хотела никому ничего говорить и никого не хотела слышать. Сочувствие сейчас было для нее будто нож в сердце, и она не хотела выслушивать небрежно замаскированное ликование сплетников. Она была уверена – таких будет достаточно. Единственно, с кем она разговаривала в эти дни, были ее родители, подавленные, потрясенные, они никак не могли переварить то, что содеял их столь обаятельный и успешный зять.

– Неужели ты не можешь сделать хотя бы вид, что ничего не случилось? – с упреком и некоторым раздражением проворчал Сет. – Зато ты знаешь, как сделать положение еще хуже! И делаешь…

– Мне кажется, что ты, Сет, преуспел в этом гораздо больше. – Они позавтракали, она стала уби-рать посуду, и он увидел, что она плачет, стоя у раковины.

– Сара, не надо… – в его взгляде застыла ядовитая смесь гнева и звериной затравленности.

– Что тебе от меня надо? – Она повернулась и с тоской смотрела на него, не опуская глаз. И вдруг быстро заговорила, глотая слова: – Сет, мне страшно… невыносимо страшно… что с нами будет? Я люблю тебя. Я не хочу, чтобы тебя посадили в тюрьму. Ну почему, почему все так случилось?.. Я хочу, чтобы ты вернул все назад и исправил… но ты не можешь… конечно… да… я понимаю… Я не про деньги! Нет-нет, не про деньги… Я не хочу потерять тебя, Сет… Я люблю тебя… а ты… – она бессильно махнула рукой и уронила ее вдоль тела, потом прижала ко лбу. – И что мне теперь делать, по-твоему? – В ее глазах билась боль, и вместо того, чтобы обнять ее – чего она желала сейчас больше всего, – он повернулся и вышел. Ему было так больно и страшно, что он не мог выдержать ее боли, не мог ей дать ничего. Он тоже любил ее, но ему сейчас было так нестерпимо жутко за себя самого, что он не мог найти в себе сил как-то помочь ей справиться с этой бедой. Ему казалось, он тонет. И одинок. Никто не протянет ему руку помощи. Она чувствовала то же самое…

Сара мучилась. Спасти Сета было никак невозможно. Его преступление было слишком уж возмутительным. Видно было, что даже агенты ФБР стали испытывать к нему известное отвращение, особенно когда увидели его ни в чем не повинных детей, которых он обрек на смутное будущее. Сара в своей жизни никого еще не теряла при трагических обстоятельствах. Ее дедушки и бабушки умерли до ее рождения, просто от старости, а не от неизлечимых болезней. Все, кого она любила, до сих пор были рядом с ней. Ее детство было счастливым, ее родители – добропорядочными гражданами. Парни, с которыми она встречалась до Сета, остались в ее сердце ее приятелями. Ее дети были чудесные и здоровые. То, что с ней случилось, было самое ужасное в ее жизни. Никто из ее друзей не погиб в автомобильной катастрофе и не умер от рака. Все свои тридцать пять лет она прожила без серьезных потрясений. А теперь на нее упала ядерная бомба. И тот, кто сбросил эту бомбу, был тот мужчина, которого она любила и который был ее мужем. Как уложить это в голове? Большую часть времени сейчас она находилась в состоянии оцепенения и не знала, о чем говорить, особенно с ним. Ни он, ни она не знали, с чего начать, чтобы как-то улучшить положение. Его адвокаты постараются сделать все возможное. Он выложил им все отвратительные подробности. Но в итоге ему все равно придется принять лекарство, независимо от того, насколько горьким оно будет. Ей этого тоже не избежать, хоть она ни в чем не виновата и ничем не заслужила позора. Это было частью клятвы «в радости и в горе». Она будет гореть от стыда вместе с ним.