Естественно, что Таубе тут же попросил помощи проводниками, чтобы обследовать волшебную гору. Фейруддин-эффенди видимо смутился и замахал руками со старческими синими прожилками:

– Нет и нет! Мы сами никогда не ходим на Аддалу-Шухгелымеэр! Там живёт злой джин, прикованный цепью. Много лет тому назад два легкомысленных джигита напились бузы и пошли на гору искать джина. Чтобы на него посмотреть… Они не вернулись! И не проси, русский бек. Всё, что мы можем, это довести вас до богосского аула Дагбаш и вручить его жителям. Но предупреждаю тебя, что все богосцы колдуны!

– Скажи, мудрый Фейруддин-эффенди, а сами богосцы ходят на волшебную гору?

Старик нахмурился.

– Мы здесь, внизу, всегда удивляемся, как они осмеливаются жить так близко от злого джина. Видимо, потому, что, как я только что сказал, богосцы поддерживают отношения с шайтаном. Они оседлали хребет и соединяют через перевал два горских союза: Дидо и наш Антль-Ратль. Но сами при этом держатся особняком и не входят ни в один союз. Вах, нехороший народ! Когда нам случается проходить мимо богосца, мы, анцухцы, плюём ему вслед и говорим: «Твои козни пусть ходят за тобой!». Это лучший способ защититься от их колдовства!

– Я понял и сделаю так же, когда увижу этих людей. Скажи, а слышал ты про шайку абреков, что обитает где-то за волшебной горой? Их главари – Малдай из Бахикли и старик в жёлтой чалме, называющий себя Языджи-Али. Но на самом деле он русский дезертир.

Старый мазум прикрыл глаза веками, на которых уже не осталось ресниц, и надолго замолчал. Потом словно проснулся, открыл глаза и, пристально глядя на подполковника, сказал по-русски:

– Да, эти люди скрываются за волшебной горой. Никто не укажет тебе, где именно их лагерь. Слишком опасно. Ищи сам.

Таубе встал, вежливо поклонился хозяину и сказал:

– Завтра после первого намаза проводники пусть будут здесь. И фураж на три дня.

Фейруддин-эффенди опять прикрыл глаза, чуть повёл бровью. Джигиты споро ухватились за концы ковра и вынесли аксакала из кунацкой.

Утром следующего дня, отдохнувшие и пополнившие запасы, люди Таубе выступили из аула. Два угрюмых анцухца указывали им путь. Сначала тропа вела вверх, и уже через три часа отряд вошёл в значительный аул Мекдатль. За своей стеной он объединял до двадцати тухумных кварталов. Немного переведя дух и сменив проводников, снова двинулись в гору. За время, что стояли в ауле, войсковой старшина успел напиться чернее государевой шляпы… Когда Таубе попробовал сделать ему внушение, Артилевский глупо икнул и сказал, глядя на барона дерзкими пьяными глазами:

– Извините-с, но не смог!

– Что не смогли, Эспер Кириллович?

– Пр… как его? Присутствие сохранить. Да! Этого… духа, вот! Тяжело, знаете ли. Казаки за спиной шепчутся, предателя угадывают. Тяжело… А я… я…

Тут Артилевский шмыгнул носом, словно обиженный ребёнок.

– А я пр… предчувствие имею. Что не вернуться мне с этой чертовой горы, как пить дать. Пить дать, вот.

– Почему же, Эспер Кириллович? Что ещё за ерунда? Вы же опытный, бывалый офицер; столько переделок прошли.

– Не знаю, – ответил вдруг войсковой старшина совершенно трезвым голосом. – Но не вернусь. Страшно, барон. Я ведь не трус. Дважды ранен. Гуниб брал, Карс штурмовал, и никогда так не переживал, как сейчас. Из-за дюжины поганых абреков…

Таубе велел привязать Артилевского покрепче к седлу и смотреть за ним повнимательнее. И ничего! Бывалый кавказец мотался, но не падал и строя не нарушал!

От аула Мекдатль тропа очень скоро свернула влево и пошла в полугоре над долиной. Дошли до небольшого аула Чарах, и подполковник снова объявил непродолжительный привал. Отсюда начинался самый сложный отрезок пути. Тропа круто подымалась вверх, пересекала огромную плоскую вершину Ободы и спускалась потом в аул Дагбаш, населённый богосцами. Весь переход считался в двадцать вёрст и был чрезвычайно утомителен. Уже на подъёме к Ободе Артилевский протрезвел и попросил отвязать его. Он ехал теперь серьёзный и молчаливый. Старше всех в отряде, войсковой старшина смотрел на товарищей так, словно прощался с ними… Лыкову приходилось видеть на войне такие взгляды, и часто они оказывались пророческими.

Даур-Гирей, наоборот, оживился. Близость развязки, видимо, возбуждала его. Ротмистр ехал впереди колонны, пытался сократить время привалов, часто отлучался в разведки.

Только капитан Ильин не сменил повадки. Постоянно настороже, очень сосредоточенный, он следил за проводниками, чертил кроки местности и что-то записывал в тетрадь.

На вершине Ободы лошади увязли по колено в снегу. Офицеры надели синие очки. Страшный ветер чуть не валил с ног и людей, и животных. Стало трудно дышать, голова шла кругом, но от красоты увиденного у Алексея захватило дух. Тонкая лента Койсу извивалась где-то далеко внизу, уходя за горизонт. Казалось, вся горная страна открылась, как на ладони. На северо-западе едва заметно маячили заснеженные пики Андии, на юге, словно огромный барьер, возвышался Главный хребет. Вот она, жизнь! Ты стоишь на высоте, куда большинство людей даже и не мечтают взобраться. И любуешься картиной, доступной только избранным путешественникам. Редко кому в обыденной жизни выпадают такие минуты… Гляди, столичная штучка, упивайся, ешь глазами роскошное блюдо! Расскажешь потом жене и детям, когда те подрастут. Но нет таких слов, чтобы описать красоту и величие дагестанских гор…

Таубе, заметив небольшую ложбинку, свёл туда отряд и приказал разжечь костёр. Все уже валились с ног от усталости, а в яме было тихо. Даже проводники повеселели, особенно после чашки водки. Лыков подкрепился, выпил винную порцию, намотал покрепче башлык и опять вылез наверх. Когда ещё увидишь такое зрелище! Алексей стоял и любовался панорамой, когда к нему подошёл Таубе. Он выглядел немного смущённым.

– Давно хочу тебя попросить… – начал барон как-то нерешительно.

– Ты желал бы, чтобы мы с Павлом Афанасьевичем сняли с Лидии Павловны полицейский надзор? И она снова могла бы вернуться в Петербург. Так?

– Чёрт возьми! – поразился Таубе. – Ты действительно хороший сыщик…

– Что сумеем – сделаем. Негласный надзор, вероятно, всё же останется, но из ссылки попробуем её вернуть.

– Спасибо!

Подполковник ткнул друга кулаком в плечо и пошёл обратно к отряду. Вскоре они продолжили путь. Через час с четвертью впереди открылся уже знакомый ручей Ратлубор, а за ним – аул Дагбаш, конечная цель перехода. До него оставалось всего пять вёрст по вполне сносной тропе. Анцухцы опять повеселели и развернули коней – дальше урусы дойдут сами. Лыков вручил им по серебряному рублю, и проводники удалились. Уже начинало смеркаться, когда партия входила в аул. Внезапно Таубе что-то заметил.

– Лыков за мной, остальным размещаться! – приказал он и пришпорил уставшего коня.