Если бы человек, которого разглядел вдалеке подполковник, тоже был верхом на коне, то ушёл бы от преследования. Но горец передвигался на медлительном осле, и они скоро догнали его. Низкий, вертлявый и какой-то пришибленный, туземец покорно слез с ишака и приготовился к худому.

– Как тебя зовут и куда ты едешь? – спросил его Таубе на «балмаце».

– Меня зовут Аль-Гани. Я еду в аул Цабадагара на ту сторону хребта.

– Для чего тебе туда?

– Я хочу продать там голубей.

Лыков обыскал тощий вьюк горца и действительно нашёл в нём только три голубиные тушки.

– Из-за этой малости ты едешь в такую даль? – усомнился коллежский асессор. – Поклянись, что не обманываешь нас!

– Клянусь Аллахом! – вскричал Аль-Гани.

– Нет, – ответил Лыков, – ты поклянись настоящей клятвой. Скажи: «Да не увижу я никогда могилы моих предков. Пусть кровь нечистых животных прольётся на могилы моих предков, если я обманываю вас!». Ну?

Аль-Гани молчал.

– Это самая страшная клятва для горца; её нельзя нарушать, – пояснил Алексей по-русски подполковнику. Потом оглянулся – до аула было более трёхсот саженей, а вокруг – ни души. Тогда он вынул из кобуры револьвер, взвёл курок и приставил ствол к голове горца. Того сразу же начало трясти…

– Мы сбросим твоё тело в пропасть, и его никогда не найдут, – зловещим голосом сказал сыщик. – А плоть съедят шакалы. Ты готов умереть за этого старого противного уруса?

– Нет, господин! – вскричал Аль-Гани в страхе. – Нет! Но… я боюсь его.

– Мы пришли за стариком из самой Темир-Хан-Шуры. Завтра тебе некого будет бояться. Говори, где он!

– Господин, я маленький человек! И очень беден. Моё имя – как насмешка![124]

– Ага! – догадался коллежский асессор. – Сколько ты рассчитывал выручить за голубей?

– По абасу[125]за каждую птицу.

– Вот тебе серебряный рубль, и не ходи сегодня к абрекам. Расскажи нам, как их сыскать, и получишь ещё три таких рубля.

– А… вот столько рублей можно? – Аль-Гани показал пять пальцев.

Лыков сделал вид, что задумался.

– Ты хочешь целых пять рублей? Ну, за такие деньги тогда расскажи нам всё, что знаешь об абреках. Сколько их? Где стоит их лагерь? Какие там выставлены караулы? Кто в вашем ауле служит им? Начинай.

– Дайте деньги вперёд!

Коллежский асессор выдал горцу пять серебряных рублей. Тот полюбовался ими, сунул в карман бешмета и сказал, воровато оглядываясь:

– Наконец-то я действительно Аль-Гани! Теперь об качагах. Ружей у них больше, чем у человека пальцев на руках и ногах…

Туземец рассказывал минут десять, после чего сел на осла и отправился обратно в свой аул. Таубе дал ему отъехать, а потом спросил:

– Как ты догадался, для кого эти голуби?

– На Кавказе считают, что мясо голубей полезно при глазных болезнях. А Лемтюжников старый уже человек, у него должны быть такие болезни.

– Не знал. Молодец! Теперь мы впервые можем нанести упреждающий удар.

Из слов Аль-Гани следовало, что всех абреков около двадцати пяти человек. Их лагерь находится на западном склоне горы Аддала-Шухгелымеэр. Там, не видимая ниоткуда, располагается большая котловина необычной формы: сама большая и круглая, а посередине её стоит холм. Как будто шляпа с высокими полями и тульей… Вот на этом самом холме и живут абреки. Местные жители их отчасти опасаются, но и пользуются соседством. Продают фураж, провизию и носильные вещи. А те расплачиваются добычей. Недалеко от стоянки, в склоне волшебной горы, находится пещера. Та самая, в которой живёт джин. Поэтому все богосцы обходят эту местность стороной. Сам Аль-Гани никогда не ходил дальше сторожевого поста, а про котловину в форме шляпы слышал от своего деда. Давным-давно, ещё при Ярмуле[126], в ней тоже укрывался абрек, и дед носил ему туда еду. Попасть в котловину можно по единственной тропе, которая сходит с перевала по левую руку сразу за узким ледником, поверх которого течёт ручей. На расстоянии часа ходьбы эту тропу пересекает стена с проходом; здесь и стоит караул. Что за ним, Аль-Гани не знает. Старика в жёлтой чалме видел единожды. Очень страшный: сверлит взглядом, точно буравом… Малдая видит часто, всякий раз, когда абреки выходят из лагеря на разбой. Он шумный, весёлый и любит выпить. Но тоже страшный: однажды, когда возвращался из набега, вёз в тороках две отрубленных человечьих головы. Ещё из абреков Аль-Гани знает одного, по кличке Ифрит[127]– он большой и ужасно сильный; из других не знает никого.

В ауле абреки появляются или по пути в набег и обратно, или иногда приходят за женщинами и для покупок. Заглядывают к двум вдовам, а ещё к Сулейману. Сулейман хитрый и жадный. Он берёт у разбойников ганиму[128], а взамен даёт им огневые припасы и немного еды. Добычу он потом увозит за Главный хребет и торгует там с большой для себя выгодой. Абреки это знают, не любят Сулеймана, но он им полезен, поэтому его терпят.

Выдержав паузу, Лыков и Таубе вернулись в аул. Все люди были уже размещены. Во дворе старосты горел костёр, казаки жарили на шомполах куски баранины. Уже вечерело. Даур-Гирей бесшумно молился в углу кунацкой, Артилевский курил трубку под навесом, а Ильин записывал что-то в тетрадь.

Таубе объявил, что он даёт сутки отдыха: люди и живой инвентарь должны подкрепиться. Перевал Арида-Меэр всего в шести верстах отсюда; торопиться теперь некуда. Терцы радостно загалдели. Вот боевой народ! Знают, что днями будет схватка, и для кого-то из них, быть может, последняя. Но сегодня у них отдых, и казаки беззаботны…

В четыре часа утра Лыков разбудил барона, они тихо оседлали лошадей и поехали к перевалу. Сумерки усиливались туманом; тропа была едва видна. После долгой езды показался перевал. Неглубокая лощина между двумя кряжами Богосского хребта вся была завалена снегом. В одном месте сумёт[129]был расчищен, и виднелся большой гранитный валун с искристыми, красивыми вкраплениями лабрадорита. В камне кто-то высек площадку, а в ней – углубление круглой формы. В углублении этом, словно в каменном котле, были навалены различные мелкие вещи: пуговицы, патроны, подковные гвозди, мелкие монеты, женские украшения и прочая всячина.

– Что это? И для чего ты меня сюда привёз в такую рань? – с любопытством спросил барон.