мало чем отличается от жизни народных масс» [Yu 1933: 4]. И подобным же образом Ю Ю указывает, что хостес, как и другие женщины Тяньцзиня, попали под «тлетворное влияние дурного общества» [You 1933: 6].

В 1923 г. Лу Синь задался известным вопросом: что случилось бы, если бы героиня Ибсена Нора была китаянкой и так же, как и в классической драме, покинула мужа? Сам писатель полагал, что вынужденная экономическая зависимость женщин от мужчин оставляла первым мало альтернатив, за исключением возвращения домой или занятия проституцией. В начале 1930-х гг. в Маньчжоу-го «Нора» с таким же успехом могла бы оказаться хостес в опиумном притоне. Хотя сама эта профессия была под запретом, непоследовательное применение и соблюдение права обеспечивало ее представительницам возможность продолжать работу вплоть до середины 1930-х гг. Эти женщины занимались деятельностью, поставленной вне закона, и поэтому их критики обвиняли их в причастности к торговле опиумом (или даже ее организации) и их собственной зависимости от интоксикантов. Хотя многие из этих женщин оказались жертвами как опиумной торговли, так и своей нужды потреблять опиум, они в то же время являлись растлительницами, поскольку превращали в жертв людей, которые хотели воспользоваться их услугами. Бытие хостес зависело от эффективности рекламы ими вызывающих привыкание веществ, а равно и их собственных прелестей. Поднимавшийся хор осуждения лишь подчеркивает значимость той роли, которую эти женщины играли в обществе. Представления о хостес и их работе выстраивались отраслями, в которых заправляли противостоящие друг другу силы – иные предприятия и люди, ощущавшие на себе последствия расширения опиумного сектора, законодательных нововведений, деятельности правоохранительных органов и действий самих женщин. Восприятие хостес также было связано с изменениями в гендерных идеалах. Критики заявляли, что отрасль ставит женщин в чрезмерно рискованные обстоятельства, а сами эти женщины не отвечают принципам благопристойности. В итоге противники хостес заявляли, что это – опасные работницы секс-индустрии, не имеющие лицензий, зато вооруженные наркотиками и пользующиеся расположением чиновников и правоохранительных органов.

Чжэн Тяньтянь замечает, что в конце XX в. между работниками секс-индустрии и государственными структурами Китая установились отношения «динамичного взаимодействия» [Zheng 2009: 5]. Аналогичные взаимоотношения сформировались в Маньчжоу-го между хостес, владельцами и администраторами заведений, чиновниками и правоохранительными органами. Все они действовали в рамках формально легальной отрасли, неотделимой от объявленной вне закона наркоторговли, с которой они были тесно связаны профессионально и которая неизбежно бросала тень на их репутацию. Вне зависимости от своих устремлений, официальные лица и полиция оказались неспособны полноценно претворять закон «Об опиуме» в жизнь. Слишком уже прибыльной была опиумная отрасль, которая затрагивала практически все слои общества. Администраторы, хостес и клиенты розничных опиумных точек пытались привнести в свои взаимоотношения ясность в условиях глубоко несовершенной законодательной системы, которая в конечном счете никому не приносила пользу. Газеты и художественные произведения того времени демонстрируют, что работа в качестве хостес воспринималась в качестве одной из самых спорных «новых женских» профессий в силу скандалов, которые потрясали индустрию и предположительно свидетельствовали о дурных личных качествах задействованных в ней женщин. Широко распространенное рекреационное потребление опиума и общее экономическое подчинение женщин, в дополнение к их индивидуальным особенностям и их отношениям с мужчинами, были отличными катализаторами для ожесточенной критики хостес розничных опиумных точек. Переполох по поводу хостес как отдельной профессии оказывался в центре массовых дискуссий о положении дел в обществе Маньчжоу-го и места женщин в нем. В следующей главе мы подробно рассмотрим, как воспринимало это общество зависимость от интоксикантов и как оно пыталось бороться с ней.

Глава 7

Обоснование зависимости и поиск излечения

Много есть пристрастий, которые вредят людям. Но самым тлетворным является опиум, который превращает героев в подлецов и учит богачей быть бедняками. Опиум вредит человеческой жизни больше, чем алкоголь или похоть. Он лишает человека собственности быстрее, чем азартные игры. Неосторожных ждет судьба опиомана и безграничная боль на всю оставшуюся жизнь.

«Песня отказа от курения»

[Shengjing shibao 1938b]

В «Песне отказа от курения» опиум обозначается как самое отвратительное из четырех «пристрастий» – хуже алкоголя, секса и азартных игр, которые ассоциируются с пагубными привычками чаще всего. В своей работе «Китайцы и опиум при Китайской республике» Алан Баумлер особо отмечает, как в Китае внедрялись западные нарративы о зависимости от интоксикантов, в том числе дискуссия о том, как следует относиться к подобным пагубным привычкам: как к греху или результату недостаточно сильной воли [Baumler 2007]. Баумлер показывает, как в конце династии Цин и начале XX в. различные слова, обозначавшие влечения и болезни, начали использоваться для описания тех явлений, которые многие считали приятным времяпровождением. Одно из этих слов – «инь» – было инкорпорировано в английский язык как «yen». Термины со значением «научный» (кэсюэ или сюэшу) часто использовались в Китае для придания легитимности новым тенденциям в отношении к зависимостям, которые, под воздействием влияний извне, воспринимались как проявления последних достижений человечества и современности в целом. Антиопиумное законодательство Маньчжоу-го превозносилось как «весьма научное» и исполненное в «абсолютном духе медицины» [Xin qingnian 1939: 10]. Имеющиеся исследования демонстрируют, что зачастую такие научные знания привносили в Китай западные миссионеры и врачи, а равно и китайские, японские и маньчжурские специалисты в области здравоохранения, бюрократы и активисты движения против опиума. Работа последних на территории Северо-Восточного Китая была предана забвению или объявлена несущественной в свете милитаристской и колониальной истории региона начала XX в. Так, доктор Ван Ло – глава подразделения по делам медицины в Фэнтяне и администратор при Управлении народного благосостояния впоследствии – заявлял, что, в дополнение к внедрению правительственной политики, его современникам, занимавшимся исследованиями в области естественных и общественных наук, в надежде на искоренение потребления опиума приходилось работать особенно усердно [Wang 1934: 483]. В настоящей главе мы рассмотрим, как Ван Ло и специалисты подобного профиля понимали опиумную зависимость и какие средства борьбы с ней они полагали наиболее эффективными. Среди множества продуктов и организаций, которые создавались для борьбы с этой зависимостью, в настоящей главе мы сконцентрируемся на японском препарате для желудочно-кишечного тракта «Ruosu» (по-японски «Вакамото») – популярной пищевой добавке, которая часто рекламировалась с очевидно политическим подтекстом как «лекарство пути правителя» («вандаояо»), в том числе через спонсируемые государством Институты здоровой жизни (каншэнъюань).

Как мы уже видели в главе 2, опиум довлел над жизнью маньчжурского общества. Он получил столь широкое распространение, что некоторые полагали введение запрета на него невозможным, в то время как их оппоненты утверждали о необходимости уничтожить наркотик во имя будущего всего человечества[199]. Так, врач Сян Найси,