– Ах вот как ее зовут, – усмехнулась Ольга. – Мама никак немогла вспомнить имени. Говорила, что она по фамилии Ле Буа, но кем, собственно,она нам приходится и как ее зовут – не вспомнила.

– Да, имя ее Рита, – повторил Федор и тяжело вздохнул.

Дальше надо было врать, а врать не хотелось. Но Ритадвадцать раз повторила, чтобы он ни под каким видом, ни за что не открывал ееистинного положения в семье Ле Буа и родства с Аксаковыми. Причину она неназывала. Федору все это было непонятно и неприятно, но, если Рита просила, онсчитал своим долгом повиноваться.

– Она… она дальняя родственница Алекса Ле Буа, который ееусыновил, – начал плести Федор. – Рита из семьи русских эмигрантов. Она вырослав доме Ле Буа, считает себя обязанной им, а потому, когда Комитет бывшихучастников Сопротивления направил именно ее, чтобы вручить мне награду в честьдвадцатилетия Победы, она очень обрадовалась, что может побывать в городе,который так много значил для семьи Ле Буа и где живут родственники Алекса иЭвелины.

– А что, знаменитая Эвелина еще жива? – изумленно спросила Ольга.

– Ваша родная бабушка? – уточнил Федор. – Да, она жива.

– Смешно, – сказала Ольга. – Мне пятьдесят, я сама могубабушкой стать, стоит только Георгию жениться, а оказывается, у менясобственная бабушка есть. И еще смешней, что у моей мамы – бабушки моих детей,собственная мама жива. Просто не верится!

– Эвелину я видел двадцать лет назад, она выгляделаудивительно молодо, несмотря на свои шестьдесят с лишним, а уж сейчас ей далекоза восемьдесят, и все же, судя по фотографиям, которые привезла Рита, она ещехоть куда.

– Парижанка! – усмехнулась Ольга. – Могу себе представить,какая там косметика, какие кремы. Интересно, там все душатся «Шанелью» или естьи другие духи?

– Вот в чем я ничего не понимаю, так это в духах, –засмеялся Федор. – Хотя, если я ничего не путаю, Рита привезла какие-то подаркидля вашей семьи. Для вас, для Александры Константиновны, для детей ваших… Вродебы духи там тоже есть.

– Погодите-ка… – недоумевающе повернулась к нему Ольга. – Нуладно, я понимаю, что Эвелина помнила свою дочь, но откуда она узнала о моемсуществовании? О Георгии и Вере? И, коли вы упомянули о подарках, почему она непередала ничего для моего дяди Шуры? Получается, она знала, что его нет вживых? Он умер в тридцать седьмом, в заключении…

– О гибели Александра Константиновича Русанова сообщил ЛеБуа я, – пробормотал Федор. – Я же дал знать о том, что у вас есть дети. Мыведь переписывались с Ритой, с которой были близкими друзьями во время войны.Ну а что касается вас, вашего рождения, об этом Ле Буа узнали давно – от вашейтетки, Лидии Николаевны Шатиловой, и вашей двоюродной сестры Татьяны. Они ввосемнадцатом году умудрились добраться до Харбина, а в двадцать четвертомперебрались в Париж. Лидия Николаевна – родная сестра Эвелины Ле Буа, как выпомните. Они постоянно встречались в Париже…

Федор говорил так, как просила Рита. Ему претило врать,однако ее доводы: мол, она не хочет оскорблять память своего отца запоздалойревностью его бывшей жены, – были довольно убедительны. И все же Федоруказалось, тут есть еще что-то, неизвестное ему. Сначала, едва приехав в Энск,Рита не собиралась скрывать от Аксаковых, что находится в родстве с ними. Потомчто-то произошло – Федор не знал, что именно, – и она изменила свое решение,стала шифроваться от них. И дело здесь было не только в памяти отца… А в чемеще? Что случилось?

Да лучше не пытаться понять, просто делать, что просилаРита, и тогда он увидит улыбку на ее губах. Вот и все, а больше ему ничего, какстарому, верному псу, и не надо. Да-да, он не оговорился, именно преданномупсу. Рита его считает таким близким другом, что даже не видит в нем мужчину. Даи никогда не видела! Ну что ж, такая у него, видимо, судьба…

«Волга» вывернула с Малой Ямской на площадь Горького иприпарковалась у Дома связи, с той стороны, где находился телеграф.

– Слушайте, Ольга, может, вам все-таки встретиться с Ритой?– нетерпеливо поглядывая на часы, сказал Федор. – Она передаст фотографии,подарки, расскажет о ваших родственниках…

– Знаете, моя мама почему-то ужасно ее боится, – с некоторойконфузливостью призналась Ольга. – И если я Риту приглашу, мама точно ссердечным приступом сляжет. Она разговор с Ритой вспоминает со страхом, а ужкогда узнала, что Рита и с Георгием разговаривала на улице… ей дядя Мишкарассказал…

«Интересно! – нахмурился Федор. – А мне Рита про это неговорила. Почему? Забыла? Да ладно, наверное, не сочла важным…»

– Не хотите приглашать ее к себе, давайте устроим встречу уменя, – пожал плечами Федор. – Не стесняйтесь, пожалуйста. Или в кафекаком-нибудь посидим, или в ресторане, так сказать, на нейтральной территории.

– О, мы уже приехали! – спохватилась Ольга. – Ну хорошо. Яподумаю, посоветуюсь со своими и позвоню вам. Договорились?

Федор кивнул, помог ей выйти из машины и, извинившись, совсех ног помчался на переговорный пункт. Он не зря спешил: лишь только ворвалсяв двери, как дребезжащий голос из динамика зычно завопил:

– Кто ожидает город Х.? Третья кабина!

Лавров прошел в третью кабину и снял трубку.

– Х.? Вас вызывает Энск. Соединяю, – провозгласилателефонистка, потом выкрикнула: – Говорите!

В трубке щелкнуло, и осторожный мужской голос спросил:

– Алло? Федор Федорович, это вы?

Надо же, как хорошо слышно! И не скажешь, что говоришь счеловеком, который находится чуть ли не за десять тысяч верст от тебя!

– Привет, Степан Иваныч, – сказал Лавров, внезапно охрипнув,словно ледяной, сырой архангельский ветер коснулся его лица… Наверное, то жепроизошло и на другом конце линии провода, потому что там раздался надрывныйкашель, и только потом голос несколько прояснился:

– Федор Федорович, здравствуй, друг дорогой. Как дела?

– Все нормально, – с трудом проговорил Лавров сквозь хрип вгорле. – А как ты, Степа?

– Да ничего особого не произошло со мной за неделю спрошлого нашего разговора, – невесело хохотнул его собеседник. – Какие у нас,доходяг, могут быть новости? Каверны распространяются, пневмоторакс непомогает… А впрочем, я уже за то судьбу благодарю, что после лагеря протянул ажтринадцать годков!