Я двигался по меньшей мере час, уже начал беспокоиться, потом тревожиться, затем впал в панику и начал думать, не вернуться ли. Уж чересчур обнаглел, все здесь, видите ли, понятно. И тут, как спасение, серая стена гранита сменилась такой же стеной, но сложенной из ровно отесанных плит.

Основание башни уходило вглубь еще ниже, но что там какие в глубинах тайны, я не стал допытываться, устремился к темному проему, дальше широкие ступени наверх, подвал с мешками, еще одно подвальное помещение, доверху заставленное бочками с вином, пришлось вернуться, долго искал тайный ход, отчаялся, замерз и проголодался, но все-таки мысль средневековых архитекторов развивается в узких рамках, вот оно, вот, слепой дурак, прямо перед тобой, два раза уже прошел мимо...

Камень начал сдвигаться с жутким скрежетом. Я замер, потом решил, что теперь точно попадусь, если замру, сдвинул камень до отказа, пролез в щель. За спиной глыба заскрипела и съехала на прежнее место. Ход в стене привычно узок, двигаться можно только боком, как думовцу по коридору.

Я и шел тихонько, стены в один каменный блок, а где темнее ниша, я тут же начинал искать тайный ход или дырку, через которую можно наблюдать и слушать. Все же обычно эти отверстия расположены так, чтобы с той стороны были повыше человеческого роста. Меньше шансов, что кто-то обратит внимание на крохотную дырочку в гобелене или ковре на стене. Впрочем, заметить их невозможно, достаточно дырочки с иголочное ушко, чтобы видеть весь зал.

По залам дворца Арнольда, который мало чем отличался от дворца Шарлегайла, ходят придворные, видимо, Конрада, которых я при всем желании не отличил бы от придворных Арнольда. От суровых зоррян отличил бы, но зорряне – это зорряне. Еще с полчаса полазил по тесным ходам, пока не сумел пробраться к тронному покою.

К моему облегчению король Конрад был там, в кресле, вернее, на троне. От него один за другим отходили рыцари, лица деловые, король говорит быстро и Целительно, голос приподнятый и деловитый. Но когда Ушел последний из блистающих доспехами, Конрад явно помрачнел, повернулся всем корпусом к единственно оставшемуся, низкорослому крепышу в простой неброской одежде, с короткими седыми волосами.

– А теперь, – сказал он отрывисто, – Юбенгерд, давай о том, что меня интересует больше всего.

Юбенгерд низко поклонился.

– Мне можно было не выходить за стены двора, – сказал он, – чтобы собрать вести о короле... простите, ваше величество, о беглом Арнольде. О нем говорят все. Стар и млад, женщины и мужчины, богатые и бедные, наши люди и жители этой захваченной страны... Ваше величество, если говорить всю правду, очень многие его прославляют. Он принес великую жертву, он пожертвовал собой, своим дворцом, богатствами, троном, даже именем и славой предков.

Конрад засопел, нахмурился, в глазах метнулась хмельная ярость. Полководец поклонился еще ниже, сказал торопливо:

– Но все больше раздается голосов людей, которые им недовольны.

– Кто?

– Прежде всего, это военачальники, которые мечтали стяжать славу в сражениях. Кроме того, герои, они всегда возвращаются с богатой добычей вне зависимости от того, победа была или поражение... Эти просто называют коро... простите, Арнольда трусом. Надо прибавить еще тех, кто утверждает, что коро... простите...

Конрад прервал нетерпеливо:

– Называйте его королем! По крайней мере, буду помнить, что победил короля, а не шайку разбойников.

– Спасибо, ваше величество. Многие утверждают, что король Арнольд просто трус, он спасал прежде всего собственную жизнь. Ведь в сражении можно и погибнуть...

Конрад фыркнул:

– Ну, насколько я знаю, Арнольд всегда был отважным рыцарем. Это брехня.

– Вы не знаете, – осторожно сказал Юбенгерд, – каким король Арнольд стал в последние годы. Известно что при нем день и ночь находились проповедники. Ну которые насчет подставь и левую, если врезали по правой...

Конрад подумал, кивнул. По лицу было видно, что ему неприятна сама мысль, что доблестный Арнольд, извечный противник, вдруг превратился в труса, умалив его победу, но, будучи политиком, сказал вслух:

– Ладно, эту версию можно поддерживать. Трусов не уважают, зато нас должны уважать и бояться. Что еще говорят?

– Остальные... молчат.

– Про Арнольда?

– Они не знают, – объяснил Юбергерд, – что и думать. Они не верят, что король трус, но не понимают, почему король Арнольд вдруг отказался от престола. Они просто выжидают.

Конрад усмехнулся:

– Осторожные. Но они правы. Я сам не понимаю, почему Арнольд так поступил. Что-нибудь известно, куда он исчез?

– Ходят слухи, что ушел в горы. Прикажете проверить?

Конрад отмахнулся.

– Как? Слухи есть слухи, а горы здесь чудовищные. В нашем сыре меньше дырок, чем в этих горах пещер. Всей армии искать тысячу лет. Ладно, оставим Арнольда... Скажи, как расквартировали тяжелую конницу? Я слышал, слишком далеко от реки...

Я тихонько отошел от дырочки. Значит, про месторождение Арнольда здесь не знают.

Сигизмунд ахнул, когда я выбрался из кустов. От рубашки остались клочья, царапины пламенели по моему телу. А так как в темноте я к ним не притрагивался, то кровь засохла живописными потеками. В довершение всего я весь в пыльных нитях паутины толщиной с веревку.

– Сэр, у вас был бой!

– Еще какой, – ответил я замученно. У меня в самом деле был не просто бой, а целое сражение, правда – с самим собой, когда я проходил мимо королевского пиршественного зала. Туда уже начали сносить изысканные и не очень кушанья, слуги входили и выходили, был шанс выскользнуть потихоньку и что-то спереть лакомое, ибо от долгого карабканья по этим катакомбам разыгрался не просто аппетит, а чудовищный голод.

– Но вы победили, сэр?

– Еще бы, – ответил я, – я такой... Как насчет поесть?

– Сэр, тут прямо на меня набежала молоденькая косуля... При всем христианском смирении я не мог не прибить дуру. Все равно ее сожрут волки, такую неосторожную.

– Очень верно, – одобрил я. – Мы тоже санитары леса. Пойдем, я готов жрать ее сырую.

– Сэр, я там в низине, за кустарником, развел костер. В ожидании вашего возвращения решился разделать зверя, сейчас там жарится...

– Так бежим скорее, – закричал я. – А то подгорит!

Через час, оставив от косули одни обглоданные кости, мы лежали в кустах, сыто взрыгивали. В животах приятная тяжесть, по всему телу растекается истома и дремота.

– Придется расспрашивать народ, – решил я. – Как-нибудь не в лоб, а бочком, бочком... Не слишком заинтересованно. Бывших его псарей, колесничих, сокольничих... Бывших баб, хотя бабы его вряд ли ушли в отставку. Кто-то да знает любимые места Арнольда помимо спален его наложниц да библиотеки?