Я шлепнулся на землю, как старая больная жаба. Пальцы мои оказались совсем близко от рукояти моего о меча. Из последних сил я перекатился на бок, ухватил меч и с трудом поднялся.

Рыцарь стоял с мечом, ждал. Я понял, что он успел бы не дать мне поднять меч, но слишком уверен в своей победе, слишком.

– Готов? – спросил он свирепо. – Тогда умри с мечом в руке!

Он сделал красивый выпад, я умело парировал... как я думал, что умело, но его кончик меча блеснул перед моими глазами, я на краткий миг ощутил холод на скуле, потом сразу же боль, а по щеке потекла горячая струйка. В ярости я бросился, размахивая мечом, он умело парировал, в самом деле умело, мы некоторое время стояли друг против друга, вокруг нас и между нами блистал шквал стали, а от металлического лязга осыпались с деревьев листья.

Перед глазами у меня стояла розовая пелена, я все не успевал стереть кровь со лба, но у рыцаря от щита осталась одна рукоять, он с проклятиями отбросил его и ухватил меч обеими руками. Его удары стали мощнее, зато я мог теперь рубить и рубить... С ужасом понял наконец, что мой знаменитый меч, что рассекает любую сталь, как лист дерева, на его доспехах не оставляет даже царапины!

Исхитрившись из последних сил, я проделал невероятный прыжок, мой меч с силой опустился на его правое плечо. Я ожидал, что плечо отвалится вместе с сжимающей меч рукой, но лезвие звякнуло, высекло искры и отпрыгнуло, оставив в пальцах онемение.

Рыцарь ответным ударом выбил меч, локтем саданул меня в лицо. Я услышал хруст костей. Небо и земля снова сменялись местами. Кровь заливала глаза и рот, выплевывал ее, когда железный сапог ударил меня в живот. Я отлетел в сторону, рухнул, а рыцарь пошел следом и ударил снова. И снова. И снова. Он катил меня через всю поляну, я все пытался хотя бы приостановиться. Иногда это удавалось, тогда сапог бил меня с удвоенной силой, снизу, почти подбрасывая в воздух.

Пальцы мои иногда цеплялись за траву, за выступающие корни, но чаще упирались просто в землю.

Удары сыпались на меня со всех сторон, железо звякало, разлетаясь, как пересохшая скорлупа орехов, я чувствовал, как кровь течет из мелких ран.

Потом наступил короткий миг тишины. Я лежу вниз лицом, а подо мной расплывается красная горячая лужица, что течет из моего разбитого рта. Все тело измочалено, словно провернуто через мясорубку, в черепе стучат молотки, голова вот-вот лопнет.

Сильная рука ухватила за волосы, я застонал, брызнули слезы. Он крепко держал меня за волосы, на крупном лице наслаждение, в глазах свирепая радость. .

– Бой закончен, – сказал он хрипло. – Говори имя, и пусть твою душу возьмет Бог или дьявол, кому бы ты ни служил.

Другой рукой он вытащил длинный узкий кинжал, мизерикордию, которым через забрало добивают пленных, приставил к моему незащищенному горлу.

– Ричард... – прохрипел я. – Ричард Длинные Руки... И пошел ты, ублюдок...

В горло кольнуло, я чувствовал, как потекла кровь. Но лицо его исказилось, он переспросил с непонятным страхом:

– Кто? Как ты сказал?

– Ричард Длинные Руки, – ответил я едва слышно. – Я... до тебя... еще доберусь...

В его выпуклых глазах отразилась мука. Пальцы с такой силой стиснулись, что волосы остались в его пятерне, а моя голова упала на землю. Он разогнулся, несколько мгновений смотрел с гневом и удивлением. Сильным пинком, что переломал все ребра и с этой стороны, перебросил меня на спину.

Снизу он выглядел вовсе башней, как я только и связался с таким динозавром-рексом, у меня с моим умением драться нет же шанса. Лицо его затряслось, он вскинул руки к небу, проревел яростно:

– Этого не может быть!

Я прохрипел:

– Почему?

– Это несправедливо! – заорал он и пнул меня снова. – Это мерзко!.. Ну скажи, скажи, что ты соврал!. Скажи, что у тебя другое имя!

Я выплюнул кровь из рта, спросил сипло:

– С какой стати? У меня хорошее имя.

Он снова вскинул руки, но теперь ухватил себя за волосы, рванул, разжал пальцы, и по ветру полетели длинные пряди.

– Ну зачем, зачем... я заезжал к Улафу? Зачем обещал, что если встречу Ричарда Длинные Руки, то оставлю его для своего неистового друга?

Я кое-как стер кровь со лба. Двигаться не мог, при каждом глубоком вздохе в груди больно кололи обломки ребер. Тела не чувствовал, словно оно превратилось в старое, трухлявое дерево.

С руганью, проклятиями, стонами и жалобами рыцарь сунул кинжал в ножны на поясе, а когда встретился со мной взглядом, яростно проревел:

– Живи, червь! Ты живешь лишь потому, что я тебе позволил! А позволил потому, что неосторожно пообещал другу Улафу, что если встречу тебя, то не отниму у него радость сразить тебя самому!

– Как благородно, – простонал я. – Да, в рыцарстве что-то есть... Особое! Недаром же теперь... ни этого особого, ни рыцарства...

Стук копыт уже почти затих, когда я сумел повергнуться на брюхо, уперся в землю дрожащими руками и сел. Мир качается, во рту гадко, а когда я стер кровавую пленку с глаз, блестящая фигура в доспехах достигла опушки далекого леса. Под рыцарем черный, как ночь, жеребец, а мой конь понуро идет следом на длинном поводе. На седле поблескивает гаснущими искрами небрежно прихваченный ремнем мой выкованный гномами меч. Иссеченными доспехами победитель погнушался, как и не позарился на мой пропахший потом кафтан. Впрочем, шлем подобрал, но это трофей, эквивалент отрубленной головы противника.

Я снова упал лицом вниз. Жить не хотелось, если бы не острая боль в боку, то взял бы и помер с тоски и безнадеги. А так со стонами, хрипами, проклятиями сквозь зубы кое-как освободился от посеченных лат иные сами свалились, ремни перерублены вместе с железом, а без железа я ощутил себя намного легче, свободнее, хотя и с ущемленными правами. Полноправным я ощущал себя только с мечом в руке, пусть даже в ножнах за плечом, да еще бы с молотом...

Молот, мелькнуло в голове. Посмотрел вслед всаднику, тот как раз преспокойно обогнул рощу и скрылся за деревьями. Молот либо преспокойно висит в чехле справа от седла, либо...

Я привстал, правая нога подломилась, упал, острая боль стегнула вдоль всей голени. Поднялся, сцепив зубы, заковылял, сильно хромая, в сторону ручья. Здесь как будто стадо свиней резвилось, это я, выходит, валялся на травке, выкупавшись наконец в чистой проточной воде...

– Родимец! – вырвалось у меня. – Лапушка!..

Из травы выглядывает, как морда суслика, отполированная частым прикосновением ладони рукоять. Я заковылял так поспешно, что упал, прополз последние три шага. Если рыцарь и видел молот, то побрезговал взять оружие простолюдина, к тому же умницы гномы сковали его тяп-ляп, будь благословенна теперь грубость отделки, над которой я, идиот, морщил нос и прикалывался...