[я была], и слово, следующее за ним [в стихе] также может быть объяснено, согласно Таргуму, как «она стала великой»[286]. Ибо она прозывается дочерью царя, потому что Шехина с ним в его доме, и об этом говорит [Пс. 91:1] о живущем в тени шаддай [сель, «тень», использованное здесь в смысле эселъ, «около»], что значит: Он был тенью, которая называется «около него», и это десятое царство, малкут, и это тайна всех тайн. И мы знаем, что слово сод, тайна, может быть истолковано [методом буквенного мистицизма] как слово малкут. С каждой стороны Шехины короны царские[287]. И она сама — это 236000 мириад парасангов длиной [то есть она теофания Бога на его престоле, как описывается в Шиур Кома]. ... И она направляет мир и называется ангелом Божьим из-за [её] миссии, но она не отделена [от Бога]. И об этом стих [Исх. 23:20] говорит: Я посылаю пред тобою ангела. Это Шехина. И в этом смысле мудрецы объясняют стих [Числ. 16:4]: Моисей пал на лице свое, то есть потому что Шехина была [там], он простёрся перед Богом[288]. Вот почему пророки видели Шехину, которая изошла[289], как сказано в Сефер Хехалот, что Шехина обитает ниже херувима[290], и [изначально] ангелы и люди видели её. Но когда поколения Еноха согрешили, Шехина поднялась на небеса. Что до Творца и Хозяина Шехины, он сокрыт ото всех и не имеет ни меры [как в Шиур Кома], ни подобия, и ни один глаз его не видел. ... И в этом тайна короны и тайна Шехины, и всякий, владеющий этим знанием, имеет долю в грядущем мире, наследует обоим мирам и спасён от суда Геенны, он любим вверху и почитаем внизу[291].

Схожим образом, сказано в другом отрывке той же книги (в комментарии об имени из сорока двух букв, приписываемом Хай Гаону):

Шехина Творца называется дочерью, как сказано [Притч. 8:30]: И я была при нём шехина, и это «при нём» переводится в Таргуме как  מתרבית к   [292], которое имеет те же буквы, что и בת מריה, дочь его хозяина, и она называется десятой сефирой и малкут, потому что на её голове царская корона.

Книга, содержащая такую любопытную цитату, была составлена в 1217 году, вскоре после смерти Иехуды Хасида. Это доказывает, что символизм Шехины как дочери, малкут Бога и управительницы мира и десятой сефиры уже был хорошо известен в этой среде. Единство между нею и её источником, от которого она не отделена, несмотря на свою миссию в низшем мире, здесь подчёркивается вполне в духе Бахир, раздел 90 [в притче о прекрасном участке земли]. Библейские стихи, приведённые здесь, отличаются от цитируемых в Бахир, которые, более того, не знают о концепции Шехины как «ангела Бога», хотя это совершенно в духе немецких хасидов. Поскольку нет свидетельств знакомства Элеазара с Бахир, мы должны приписать эти соответствия, как и другие упомянутые ранее, по крайней мере, частичному знанию тех же источников, что использованы в Бахир. Это имеет большое значение. Символизм невесты и дочери царя здесь переносится с общины на Шехину, примерно так же, как в древнейших фрагментах этого символизма в Бахир, в которых мы улавливаем отзвук гностического языка. Историческое значение этого важного шага в направлении каббалистического мистицизма состоит именно в единстве между национальным элементом мистически понятой общины Израиля и новой религиозной концепцией Шехины. Мистическая община получает сверх-историческое место во внутренней эволюции божественного мира, и в этой новой форме она занимает место духовных сущностей древних гностических символов. Она живая носительница божественного отражения в этом мире.

Где происходит слияние этих двух основных мотивов в новом символе? На Востоке или в одной из групп немецких хасидов? Наших знаний недостаточно для того, чтобы ответить на этот вопрос. Отчётливое обращение к языку гностицизма говорит в пользу первого предположения; в пользу второго, возможно, говорит сама значимость, которую такое сочетание имело бы в контексте исторического опыта столь жестоко подавляемой общины, как западно-европейское еврейство в период крестовых походов. Сочинения немецких хасидов, известные нам, подчёркивают учение о Шехине и кабход, не предполагая никаких конкретных исторических факторов. Но когда она ассоциируется с идеей об общине Израиля, то получает новый и очень конкретный смысл. Каждый член мистического тела общины Израиля также призывается к проявлению в своей жизни тайны Шехины, какой она выражается в истории общины. Это, без сомнения, объясняет особую связь между большей частью заповедей и конкретным толкованием тайны Шехины, уже рассмотренным в конце раздела 8. Исполняя заповедь, человек обращает внимание на скрытый образ, покоящийся на всём мире и всех его частностях, а также на каждом действии; таким образом он соединяется с исторической тотальностью общины Израиля и Шехиной, которая представляет собой его самую скрытую часть и мистическую реальность. Потому сефирот понимаются как внутренняя сторона Шехины, как силы, которые проявляются только через неё и с помощью её силы. Но даже если таким образом мы можем пролить некоторый свет на отношения древнейших каббалистов с миром их символов, историческое формирование самих этих символов может быть должным образом объяснено только через их связь с остатками гностического учения об эонах.

Более того, цитата из Элеазара из Вормса показывает, что здесь «дочь», гностическая или агадическая, может быть также легко отождествлена с фигурой Метатрона, ангела или посланника, которого Бог посылает перед Израилем, согласно Исх. 23:20. Это отождествление часто встречается в хасидских сочинениях, а также в древних каббалистических документах[293]. Это явно развитие образа Метатрона, который в гнозисе Меркабы также носит имя Иахоэля. Сам ангел становится фигурой кабход. Аналогичный случай представлен у манихе-ев; согласно Феодорету, дева света называется лоэлъ[294], а это ничто иное, как еврейское Иахоэль, хотя я едва ли счёл бы это чем-то большим, нежели простое совпадение. Сама книга Бахир, как я уже подчёркивал, не сохранила рассуждений о Метатроне.

10. Переселение душ и мистицизм молитвы в Бахир

Если мы хотим понять возможные связи между Бахир и его источниками, а также традицией немецких хасидов, сложившиеся уже в первой половине XII столетия, следует направить внимание на два дальнейших момента, которые мы до сих пор затрагивали только мельком: учение о переселении душ и