удалился, а врач подхватил Иосифа под локоть и увлек в глубину своих владений, гостеприимно предлагая вино, мульсум70 или воду.

– Конечно, конечно. В морг, значит в морг, – он понимающе закивал головой, когда иудей поочередно отклонил все предложения. – Я как бы сказать, довольно невежественен в таких вопросах, но не думаю, что ты найдешь там что-нибудь неожиданное.

Слегка выпученными глазами, почти безгубым огромным ртом и бесформенными щеками домашний врач Лоллия напоминал застенчивую жабу. Поначалу он смущался, но, признав в Иосифе коллегу, пусть и более опытного во всем, что касалось насилия, быстро проникся к нему профессиональной симпатией.

– Твой хозяин сказал, что она была задушена. Значит, нет причин сомневаться в причинах смерти?

– Ну, знаешь, – обиделся грек. – Тут, как бы сказать, и у слепого гуртовщика не было бы причин для сомнений.

Тимон отошел к стене, открыл стоящую на столе небольшую шкатулку и, вытащив яркий алый пояс, протянул Иосифу.

– Косская71 ткань. Дорогая штука, – сказал грек и, отвечая вопрос в глаза коллеги, пояснил. – Наверное, ее. Был затянут вокруг шеи.

Иосиф пропустил пояс между пальцами. На ощупь, ткань казалась скользкой и немного холодной.

– Удобная вещь для убийства. Прочная и хорошо скользит, – сказал он.

Тимон нервно хохотнул:

– Не знаю. Тебе виднее. Я не пробовал.

– Следы сопротивления?

Грек отрицательно покачал головой:

– Вряд ли. Есть царапины на теле, но скорее, как бы сказать, посмертные. Неудивительно, если ее и, правда, сбросили со стены. Ногти целы, крови под ними нет. Конечно, я мог что-то упустить. Не то, чтобы мне приходилось часто иметь дело с жертвами убийств. Я как, как бы сказать, врач мирный – даже скальпель не беру в руку.

– Без скальпеля порой не обойтись, – заметил Иосиф.

– Только если другого выхода не остается. Когда у пациента распорот живот, бесполезно прибегать к терапии, прежде чем хирург не зашьет рану. Но в иных случаях нет, нет и нет, – Тимон решительно помахал рукой. – Как известно болезни, как бы сказать, происходят от чрезмерного напряжения организма, которое в свою очередь возникает из-за избытка твердых частиц в нем. А от радикальных способов лечения напряжение только возрастает.

Не спорю, Александрийская школа воспитывает прекрасных хирургов, но ведь хирургия, как бы сказать, последнее прибежище, крайнее средство, к которому приходится прибегать, когда никак иначе помочь невозможно. Настоящее лечение должно быть для больного безопасным и приятным.

За время своей врачебной практики иудею не раз приходилось сталкиваться с врачами подобными Тимону и чаще всего подобные столкновения заканчивались не в его пользу. Что поделаешь, люди всегда будут предпочитать горькому лекарству сладкое, а скальпелю хирурга ловкие пальцы и хорошо подвешенный язык какого-нибудь шарлатана. Того же Асклепиада72, обещающего лечение скорее приятное, чем полезное.

– Если врач думает о том, чтобы ничем не побеспокоить пациента, а не о том, чтобы его вылечить, твои методы несомненно предпочтительнее, – резко возразил Иосиф.

Конечно, нечего было и думать сразить Тимона таким простым аргументом. Возражения Иосифа скорее добавили греку азарта.

– Врачу должно думать о том, чтобы своим лечением не причинить пациенту больший вред, чем тот, что причиняет болезнь, – провозгласил он.

Продолжать спор, в котором он был неминуемо обречен на поражение было бы глупо, и Иосиф примирительно произнес:

– Учитывая, что различные школы десятилетиями не могут прийти к согласию о том, чьи методы лечения лучше, наш спор тоже может длиться часами. Сойдемся же на том, что всякий метод хорош, если он способствует победе над болезнью и выздоровлению пациента и вернемся к делу, ради которого я к тебе пришел.

– Как угодно, – благодушно согласился Тимон. Без всяких сомнений слова коллеги он воспринял как признание поражения. – Хотя наша пациентка уже не сбежит к другому врачу.

Морг располагался в глубоком подвале, прямо под больницей. Основным его предназначением было хранение лекарств, склянки, баночки и кувшинчики, с которыми аккуратными рядами стояли на развешанных вдоль стен полках. Середину занимало длинное и узкое ложе. Сейчас на нем лежало тело куртизанки, укрытое до подбородка дешевым темным плащом. Ее руки были вытянуты вдоль туловища, а глаза прикрыты двумя монетками. Труп уже успел окоченеть и, в колеблющемся свете лампы лицо покойной выглядело, словно страшная театральная маска.

Иосиф решительно откинул плащ. Темная полоса от стянувшего шею пояса резко и грубо выделялась на бледной коже, покрытой многочисленными кровоподтеками. Врач снял монетки и аккуратно положил на край стола. Потом приподнял голову и со все возрастающим удивлением изучил заднюю сторону шеи. То, что он увидел, заставило его на миг задуматься. Иудей оттянул веки и заглянул в глаза куртизанки.

Неудивительно, что врач Лоллия, имевший дело в лучшем случае с синяками и ссадинами, не заметил странности, которая была очевидной для всякого, кому доводилось иметь дело с жертвами удушения.

– Что-то не так? – ревниво поинтересовался Тимон.

– Ее душили спереди.

Тимон машинально наклонился, вглядываясь в то место, на которое указывал ему иудей. Темная полоса, располагавшаяся чуть ниже подбородка, ровно посередине шеи, действительно была значительно толще и ярче. Собственно, Тимону не было нужды ее рассматривать, поскольку он сам снимал пояс с шеи убитой.

– Ну да, – неуверенно согласился он. – По крайней мере, узел был здесь. А какая разница?

Иосиф набросил плащ на тело, потом, поколебавшись, вернул на место монеты.

– Петлю обычно набрасывают сзади. Не очень-то удобно душить человека стоя к нему лицом.

– Конечно, сзади, как бы сказать, было бы удобнее. То есть, я так предполагаю. – Грек все еще не понимал, что имеет в виду коллега. – Но ведь узел был затянут спереди.

– Не сомневаюсь, что это было именно так.

– Тогда что тебя смущает?

– Расположение узла, расширенные зрачки, и отсутствие следов борьбы, – ответил Иосиф и видя, что Тимон все еще не понял, пояснил. – Если человек спит, без сознания или уже мёртв, все равно как затягивать узел.

После этих слов грек, наконец, сообразил, в чем дело.

– Благой Асклепий! Ее опоили! Ты проверял ее глаза и увидел расширенные зрачки. Ей дали маковый раствор и душили уже спящей!

Иосиф кивнул. Тимон в молчаливом восторге развел руками. Все же, не смотря на самодовольство и приверженность к неверным методам лечения он был не дурным человек. По крайней мере не стеснялся признавать ошибки и был способен видеть чужое превосходство.

*****

Выходившая в коридор комната предназначалась для посетителей, которые дожидались приема. Нижняя половина стен полыхала охрой, верхняя сияла белизной. Небольшой стол был задвинут в угол, а по его сторонам располагалось два простых кресла. На одном из них сгорбился Юний.