оленями.

Дикие олени поздно заметили опасность и кинулись было наутек, но не тут-то было.

Убегая от тигра, они ведь сделали по крайней мере верст двадцать пять и теперь были измучены и усталые, тогда как их преследователи сидели на свежих домашних оленях, скакавших за ними бодрым скоком и приближавшихся к ним все больше с каждой минутой. Одышка и усталость брали свое.

Вот в воздухе взвился аркан и со свистом обвил молодую шею Рогача, свалив его на землю.

Дыхание сперлось.

Рогач не видел дальнейшего преследования и испуганно смотрел на окружавших его людей, которые весело кричали что-то, махали руками и хлопали его по шее и бокам.

Спустя несколько минут его освободили от аркана, надели на шею петлю вроде недоуздка и повели в кочевье.

Тунгус, к которому он попал, остался им очень доволен и, глядя на него, повторял:

– Самец! Хороший олень! Как же тебя назвать? Ну, будь ты Рогачом. У тебя рога будут хорошие.

С этого дня он и получил свою кличку.

Дни шли за днями.

Сначала Рогача держали на привязи, потом его загнали в загородку и пустили к нему двух самок, с которыми Рогач сдружился очень быстро.

Есть ему приносили тунгусы, и через месяц Рогач совершенно забыл о своей неволе, убедившись, что в плену живется не так-то скверно.

К тому же в его загородку пригнали еще трех самок и, значит, веселое общество еще увеличилось.

Наконец в один прекрасный день Рогач заметил, что ворота в загороди совсем открыты. И странно, когда он выскочил на свободу и убедился в том, что за ним никто не гонится, он как-то ошалел.

Сначала он весело и звонко закричал, приглашая своих самок удрать поскорее от людей и жилья. Но самки не слушались и остановились недалеко от общего стада.

Рогач пробежал с версту, убедился в том, что за ним никто не следует, и почувствовал скуку, с которой никак не могло совладать его сердце, когда-то вольное и дикое, а теперь порабощенное.

Он остановился.

Несколько минут постоял, посмотрел и… медленно пошел к своим собратьям, не желавшим свободы.

С этого дня Рогач стал ручным оленем.

К людям он привык, перестал их дичиться и мирно пасся с общим большим стадом, перекочевывая со своими хозяевами по тундре с места на место.

Он окреп, рога его выросли совсем и разветвились, давая ежегодно по одному новому ростку.

Рога у него росли интересно.

Когда они были еще совсем молодыми, они были очень нежны, пористы и словно пропитаны кровью.

А сверху они были словно обтянуты кожицей, на которой рос нежный желтенький пух.

Тунгусы не льстились на молодые рога.

Это только китайцы очень ценят такие молодые рога и называют их пантами, добывая их на охоте в непроходимых дебрях.

Когда у оленя растут новые рога, он еще не может защищаться, и поэтому уходит далеко в тайгу, где его очень трудно найти.

Поэтому такие рога очень трудно добыть и они у китайцев ценятся очень высоко и употребляются для каких-то снадобий в медицине.

Конечно, если бы не тигр, так Рогач никогда бы не наскочил на людей, но хищник загнал его в неволю.

Но тунгусы – не китайцы и не ценят молодых рогов, так как не хотят убивать оленей только ради того, чтобы овладеть их рогами.

Рогач тихо и мирно зажил среди людей.

Каждый день тунгуски приходили в стадо, доили самок и уносили с собой молоко для питья и приготовления сыра и разных кушаний.

Рогач ничего не имел против этого и спокойно смотрел, как женщины доят его подруг.

Когда он окончательно окреп, его начали понемногу приучать к работе, то есть к верховой езде.

Когда молодой тунгус в первый раз вскочил на его спину, Рогач страшно бился, стараясь сбросить с себя непрошеного седока, брыкался, даже падал на землю, но удары плети скоро покорили его.

Мало-помалу он привык и не выкидывал уже никаких штук, когда на него садились люди.

К запряжке он привык тоже довольно скоро.

Летом их никогда не запрягали, потому что у тунгусов нет колесных экипажей и телег.

Только зимой оленей запрягают в длинные, легкие санки, называемые партами, и олени бодро и быстро скачут с ними по снегу.

Что бы делал тунгус без оленя?

Олень ему и пищу дает, и шкуру для одежды, и мясо для питания, и лошадь собой вполне заменяет.

А за это тунгус любит оленя и заботится о нем, как о собственном ребенке.

Привольно жилось Рогачу.

Один только раз познал он горе.

Как-то раз в стадо пришел хозяин со своим старшим сыном.

Они долго о чем-то разговаривали, затем поймали одну из самок Рогача и, не обращая внимания на ее крик, поволокли ее к юртам.

Обозлился Рогач, обидно стало ему за свою самку, которую уводили от него так бесцеремонно.

Склонил он свои ветвистые рога и бросился на хозяев, желая отбить свою подругу, но на него посыпались такие удары плети, что он не вынес и обратился в бегство.

Тунгусы подвели самку к юрте, связали ее, повалили и на глазах всего стада перерезали ей горло.

О, как тоскливо закричал Рогач, когда увидел алую струю крови, брызнувшую из нежного тела.

Но горе скоро забылось.

У Рогача оставалось еще большое стадо, и он не долго оплакивал свою преждевременную потерю.

Самку выпотрошили, сняли с нее шкуру, а мясо положили в котел.

Шкуру взяли женщины, высушили ее, выдубили и принялись шить из нее кухлянку (рубаха из оленьей шкуры).

Прошло лето, наступила зима.

Рогача и нескольких других оленей запрягли в нарты, на которых были сложены юрты и весь домашний скарб, и тунгусы отправились далее, отыскивать места, где больше мхов и где привольнее оленям.

Тихо и спокойно шествовал Рогач, таща за собой сани.

Перекочевали на новое место, и жизнь снова потекла как прежде.

Новое место оказалось прекрасным пастбищем.

Это было открытое место, тундра, вся покрытая пушистым мхом.

Но только то было плохо, что мох этот был покрыт толстым слоем пушистого снега.

Несмотря на то что мха не было видно, тунгусы прекрасно знали, что он здесь есть, так как за десятки лет хорошо изучили всю тайгу.

Летом к этому месту тайги нельзя было бы подобраться, потому что в этих местах была непроходимая топь, но, когда мороз сковывал землю и болото становилось твердым, люди свободно добирались до самых непроходимых мест.

Зимой тайга приветливо отворяла людям двери и впускала их туда, куда им не