карман по ломтю черного хлеба и куску вареной печенки, оставшейся от вчерашнего обеда, и, когда второй гудок прорезал воздух, оба вышли из дому и направились к надшахтенной постройке шахты № 1, вырисовывавшейся в сумраке, словно гигантское чудовище.

Стоял конец октября, на дворе было сыро и холодно, до света оставалось около часа.

По улице безмолвно двигались к шахте рабочие, в одиночку, парами и небольшими группами, с кирками, лопатами и ломами на плечах.

II

Перед спуском Иван и Рябчик получили уже зажженные предохранительные лампочки системы Вольфа и вместе с партией очередных подошли к шахте.

Это был огромный колодец, глубиною в сто саженей и шириною в семь аршин, укрепленный крепкими срубами, в котором сверху вниз и обратно быстро двигались две клети подъемной машины, поднимая и опуская людей и вагонетки с каменным углем.

Подъемная машина как бы соединяла два совершенно различных мира: один – надземный, живой и солнечный, другой – подземный, погруженный в вечный мрак, полный тьмы и молчания.

– Входи!

Дверь клети подъемной машины отворилась, и в нее вошло двадцать очередных.

Снова лязгнула захлопнутая дверца, брякнул звонок, и, повинуясь руке опытного машиниста, невидимого в своем машинном отделении, клеть с быстротой пассажирского поезда полетела в пропасть.

Рябчик был не новичком и давно уже привык к подъемной машине.

Он уже не испытывал, как в первое время, головокружения и чувства тошноты при спуске.

При тусклом свете лампочек быстро мелькали стены шахты, дворы верхних ярусов.

В этой шахте было три яруса. Два верхних, в которых каменноугольный пласт был уже выработан, были заброшены, и теперь работы производились лишь в самом нижнем, на глубине ста сажен от поверхности земли.

Но вот машина замедлила ход и мягко остановилась.

Когда Рябчик с отцом выскочили из клети в так называемый двор, их обдало настоящим проливным дождем.

Это падала со ствола шахты вода, просачивавшаяся сквозь срубы. Она падала на дно шахты, откуда ее все время выкачивали на поверхность земли особыми насосами.

Сюда же, во двор, спускалась сверху большая труба, через которую в главную галерею накачивался свежий воздух.

Эта свежая струя, проходя по подземным галереям, вытесняла из них дурной, спертый воздух и выбрасывала его на поверхность через другую шахту, образуя таким образом во всех галереях довольно сильный сквозной ветер.

Только благодаря этому на такой страшной глубине не была чувствительна жара и духота.

Нижний «двор» представлял собой большую пещеру, от которой начиналась главная продольная галерея. От главной продольной в стороны вели боковые галереи, выходившие в параллельные продольные и так далее, образуя под землей целую сеть подземных улиц и переулков.

Стены и потолки всех галерей были укреплены брусьями, а по главным продольным – проведены были рельсы.

По ним то и дело во двор катились вагонетки, наполненные углем.

Тут их вкатывали в клеть, поднимали на поверхность и потом на самый верх подшахтенной постройки, откуда сбрасывали в завалы, то есть огромные кучи, где девочки и мальчики очищали уголь от камней и кусков земли.

Отряхнувшись от воды, Рябчик не пошел за отцом.

Каждый раз, как он спускался в шахту, он прежде всего заходил в подземную конюшню, вход в которую был устроен прямо из двора.

Тут, в этой конюшне, скудно освещаемой несколькими лампочками, стояло десятка два лошадей, подвозивших к подъемной машине вагонетки с углем.

Рябчик любил и жалел этих животных, которым уже не суждено было увидеть солнечного света.

Их спускали сюда навсегда, и они работали под землей до тех пор, пока не приходили в окончательную негодность.

От работы в вечной темноте бедные животные обыкновенно скоро слепли, и, когда их, искалеченных, обессиленных и обезноженных, поднимали, наконец, из шахты, их глаза уж не радовались блеску солнечных лучей.

Рябчик вошел в конюшню, роздал нескольким свободным от работы лошадям по кусочку хлеба, потрепал их по мокрым шеям, сказал каждой из них по ласковому слову и вышел из конюшни.

Вдогонку ему раздалось легкое ржание благодарных животных.

«Ишь, чувствуют! Вот же и скотина!» – подумал Рябчик, улыбаясь.

И он, подняв лампочку в уровень с головой, зашагал по главной галерее.

III

Забой (то есть место, где ломают уголь), в котором работал Рябчик, был самый дальний и очень низкий.

В то время как в других местах пласт каменного угля доходил до трех аршин толщины, в этом забое толща его не превышала аршина.

Поэтому и работать здесь было много труднее.

В низком забое приходилось работать, лежа на спине или на боку, черная пыль падала на лицо и залепляла глаза.

Когда шахтеры-забойщики наламывали достаточное количество угля, саночники нагружали его на санки и, впрягаясь в них, вытягивали на четвереньках в более высокую галерею, там перекладывали на тачки и катили дальше, до галереи, по которой уже шли рельсы.

Тут уголь перегружался на вагонетки и на лошадях подавался дальше.

Чем ближе подходил Рябчик к своему забою, тем сильнее чувствовалась жара и духота. Здесь, в дальнем забое, вентиляция почти не действовала, и температура была так высока, что шахтеры работали, сняв рубахи.

Каменноугольная пыль покрывала сплошным налетом тело и лица, делая их похожими на негров.

Не доходя забоя, Рябчик встретил Мишку Глазова.

Оба они работали в качестве саночников в этом забое и дружили как под землей, так и на поверхности земли.

Мишка был крепкий пятнадцатилетний мальчик, на вид угрюмый, но на самом деле добродушный, очень смешливый и решительный в трудных обстоятельствах жизни.

Мишка трудно сходился с товарищами, но когда сходился, то привязывался к человеку всей душой.

Мальчики поздоровались и пошли к забою.

Сначала шли не сгибаясь, потом согнувшись, и наконец, полезли на четвереньках.

В мрачном низком забое уже кипела работа.

Сбросив куртки, Иван Чеботарев и четверо товарищей-шахтеров, лежа скорчившись на спинах и боках, молча колотили кирками по каменноугольному пласту, отбивая куски черного минерала.

Пять лампочек тускло освещали низкую пещеру, шириною в пять-шесть сажен.

Мальчики сбросили куртки, подвязали толстые кожаные наколенники, надели грубые рукавицы и принялись за работу.

Это был тяжелый, поистине каторжный труд, о котором не имели понятия люди, работающие на поверхности земли.

Нагрузив санки, мальчики впрягались в лямки и вытаскивали их на четвереньках, возвращались, снова грузили и снова тащили.

Пот лил с них градом, тела сразу покрывались черным налетом.

Вытянув десяток санок, они выбрались из забоя и присели отдохнуть, разминая усталые члены.

– Мочи нет! – проговорил Рябчик, растягиваясь во всю длину на черном полу. – Так все кости и ломят.

Мишка усмехнулся.

– Мочи нет?