медленно прохаживался среди стада и заметил наконец зайца.

Но он не тронул его, а так, полушутя, полусерьезно, наклонил над ним свои рога, как бы говоря:

– Ну, братец, спасся, и довольно! А теперь убирайся, потому что все же ты не олень, а заяц, а зайцам среди оленей быть не полагается!

Бедный заяц, казалось, понял мысль Рогача.

Он повел ушами, весь съежился, сделал несколько боязливых скачков и выбрался за изгородь. Тут он посидел некоторое время, как бы обдумывая план дальнейшего бегства, и не спеша поскакал по направлению к тайге.

Рогач подошел к убитому волку и рогами отбросил его за изгородь.

И только проделав это, он окончательно успокоился и лег снова на землю, чтобы еще подремать.

Опасность миновала, и все стадо снова заснуло мирным сном.

Но в другой раз дело кончилось плачевно.

Был день, и все стадо мирно бродило по тундре, разбивая копытами снег и доставая из-под него пушистый мох. Рогач важно похаживал среди самок и тоже бил снег копытами, как вдруг из тайги донесся легкий хруст.

Тотчас Рогач насторожился и вперил в тайгу тревожный взор, нервно обнюхивая воздух.

Вот хруст повторился. В этот день олени паслись почти около самой тайги.

Рогач поднял свою красивую голову и вдруг испуганно задрожал, увидав среди деревьев страшную, красивую желтую шкуру, украшенную черными полосами.

Это был царь темной тайги, страшный красавец тигр.

Этот зверь не боялся оленьих рогов, и Рогач инстинктивно сознавал это.

Рогач закричал громко и протяжно.

Все стадо как сумасшедшее бросилось бежать куда глаза глядят. Рогач теперь несся впереди всех, желая поскорее увести стадо от опасности.

Грозный рев тигра раздался за ними, и страшный хищник огромными скачками понесся за стадом. Вот он нагнал заднюю самку, могучим прыжком вскочил ей на спину и свалил на землю, ударив могучей лапой.

Затем он перекинул свою добычу через спину и спокойно понес ее в тайгу, даже не оглянувшись на остальных оленей.

Рогач поднял отчаянный крик.

Сбежались тунгусы и вскоре нашли следы, по которым сразу поняли, кто нападал на стадо.

Забили тревогу, все кочевье вооружилось, и тунгусы, забрав собак, отправились в тайгу.

Но на этот раз людям не удалось найти хищника. Почувствовав погоню, он ушел слишком далеко со своею добычей, и никакие поиски не привели ни к какому результату.

Вот таким-то опасностям подвергался в тундре Рогач и пасомое им стадо.

Счастье, что тигров в тундрах и в тайге было все-таки мало.

Постепенно, день за днем, проходила долгая сибирская зима. Солнышко стало греть сильнее, снег понемногу начинал таять.

Зашевелились тунгусы.

Теперь надо было выбираться из тундры на верхние, летние места.

Останься они здесь еще на полмесяца, все погибли бы в бездонной топи тундры. Поэтому кочевье задвигалось.

Кибитки были сняты и вместе с другими пожитками уложены на нарты, многих оленей, в том числе и Рогача, запрягли в нарты, и кочевье тихо двинулось в глушь.

По временами тунгусы делали остановки, чтобы дать подкормиться оленям, и затем снова пускались в путь, стараясь уйти из тундры до наступления окончательной оттепели.

Недели через две тундра осталась позади, а вскоре после этого тунгусы добрались до места своей прежней стоянки.

А весна все сильнее и сильнее пробивалась сквозь зимний покров. Весело зажужжали повсюду ручьи, мало-помалу тайга снова наполнилась пернатыми обитателями, в ветвях столетних исполинов закипела жизнь, раздалось веселое щебетание.

У Рогача и у других оленей зимняя шерсть стала высыпаться, заменяясь новой, короткой и легкой летней шерстью.

С появления весны олени повеселели. Теперь для них наступали привольные дни с вкусным, сочным свежим кормом.

Рогач с каждым годом старелся, защищал своих самок и иногда дрался отчаянно с другими самцами.

Он был очень чуток, и поэтому тунгусы дорожили им.

И когда они замечали, что вырастал лишний самец, который своим озорным поведением не давал старику покоя, они убивали молодого.

А Рогач оставался по-прежнему хозяином.

Так проходили дни, месяцы и годы.

Но вот наконец Рогач стал уже совсем стариком. Силы его слабели с каждым днем, и он по целым дням лежал на траве, погруженный в сладкую дрему.

Он уже не мог ходить в запряжке, чутье его мало-помалу пропадало.

– Зарезать его! Хоть мясо-то его впрок пойдет! – сказал однажды его хозяин.

Но семья хозяина заступилась за Рогача.

– Он всю жизнь свою прослужил нам, а ты его хочешь резать! Оставь его, пусть живет и умрет на свободе, – сказала жена хозяина.

И ее просьба решила участь Рогача.

Рогач остался при стаде.

Но все же ему пришлось уступить свое первенство.

Он не особенно обиделся, когда его место заменил другой, молодой олень.

Старость заставила Рогача помириться.

Он совершенно перестал драться, и новые хозяева стада, молодые самцы, не трогали его.

И он дожил до глубокой старости, пасясь на зеленых лугах.

Он любил эти луга, сжился с ними, сросся с их простором.

Лежа на зеленой траве, оп тихо пережевывал жвачку и глядел кругом себя, любуясь и небом, и зеленью, гущей лесов и резвыми речонками.

Рябчик

I

Было еще темно, когда долгий, уныло-однообразный гудок прорезал сонный воздух и, словно гвоздем, засел в нем.

Резкий, непрерывный звук его точно сверлил все попадающееся на пути, проникал сквозь стены жилищ, забирался под одеяла спящих, вливался в сонные уши и сверлил, сверлил без конца.

Он был до того надоедлив, что люди волей-неволей начинали шевелиться, сбрасывали одеяла и вскакивали на ноги, ругаясь и почесываясь.

Так неприятно было переходить от крепкого сна к тяжелой действительности.

Когда спустя несколько минут последний звук оборвался в воздухе, в поселке шахтеров один за другим засветились огни.

Черный поселок, покрытый каменноугольной пылью, вдруг ожил и зашевелился, готовясь к тяжелому трудовому дню.

Сенька Чеботарев, по прозвищу Рябчик, четырнадцатилетний парнишка, с умным, выразительным лицом, покрытым следами оспы, один из первых вскочил на ноги и, позевывая, стал одеваться.

Умывшись, он поставил на керосинку жестяной чайник и разбудил отца.

Забойщик Иван Чеботарев сначала долго мычал, отмахивался спросонья рукой, но Рябчик теребил его так настойчиво, что победил, наконец, его сонливость и заставил подняться на ноги.

Он долго фыркал, плеская водой в лицо и поливая голову, не спеша вытерся, облекся в черный от каменноугольной пыли шахтерский костюм и сел к столу пить чай.

Иван Чеботарев был вдовец и жил с единственным сыном, Сенькой, с которым и работал в одной шахте.

За чаем перекинулись парой-другой слов, потом каждый сунул в