Отель «Мэдисон» на Восточной 58-й улице, между Пятой и Мэдисоном, оказался чертовски шикарным и консервативным старым местечком, полным больших прекрасных номеров. Я увидел роскошный вестибюль со сливово-коричневыми стенами и множество слуг в белых манишках. Сестра Харрисона по имени Хелен, вежливая, тихая женщина с седовато-светлыми волосами, которая все эти годы являлась его личной секретаршей, открыла дверь, и за дверью оказалась та же самая квартира, в которой, как я позднее выяснил, Харрисон жил и во времена расцвета «Конфиденталя». Там имелась тридцатифутовая гостиная, сплошь отделанная ярдами многогранных зеркал, где располагались бар с выставленными на нем смехотворными новинками, карликовое тропическое деревце, с ветвей которого свисала деревянная обезьяна, охряного цвета предметы искусства в стиле «нео-Молох», черная и темно-коричневая мебель. Общий эффект создавался такой, как будто дизайном этой гостиной занимался декоратор, работавший в стиле «модерн Малайского полуострова». Очень скоро из одной из двух боковых комнат появился Харрисон. Он протопал по уложенному от стены до стены ковру, на ходу завязывая галстук.

— Вы уже позавтракали? — спросил он меня. Дело было во второй половине дня. — Я сижу на этой проклятой диете. Давайте пойдем в «Линдис». Я больше не могу этого выносить — я и так уже сбросил два фунта. Мне необходимо хоть что-то поесть. Какую-нибудь там рыбу или что-нибудь еще. Вот что, я, пожалуй, закажу копченую лососину.

Судя по его фотографиям 1957 года, Харрисон, теперь уже пятидесятидевятилетний и седовласый, вполне мог набрать самую малость веса в мешках под глазами и на слегка обветренных щеках, однако он по-прежнему предпочитает длинные, небрежно зачесанные назад волосы, совсем как Джон Холл в «Урагане», а также шелковый галстук, как-то по-особенному безумно отходящий от воротника его спортивной рубашки. Далее, Харрисон по-прежнему говорит с акцентом бродвейского промоутера — таким акцентом, который словно бы создается некими потайными клапанами. Голос у Харрисона гортанный, но его как бы смягчает нечто вроде трубки доктора Грабова.

А затем, я даже точно не помню откуда, вдруг материализуется блондинка по имени Реджи. Эта Реджи — одна из тех девушек, которые поражают тебя скорее как некий ансамбль, хор, живая картина, яркое колониальное животное, нежели как одна-единственная персона. У Реджи имеются невероятно пышная светлая шевелюра, шуба белого меха, опять же такая пышная, что из-за нее Реджи кажется поперек себя шире, а также собачка удивительной породы: игрушечная борзая по кличке Тесси. Хелен и Реджи тут же вспоминают, как она недавно сожрала что-то неподходящее, и вступают в дискуссию, чтобы выяснить, безопасно ли будет оставить Тесси в квартире вместе с Хелен, пока мы втроем отправимся в «Линдис». Собачка выглядит совсем как самая настоящая борзая, если не считать того, что она всего два фута в длину и одета в комбинезончик.

Пока женщины спорят, Харрисон показывает мне экземпляр своего последнего детища, газеты под названием «Инсайд ньюс», которую он начал издавать в прошлом году.

— Что вы о ней думаете? — спрашивает он.

Судя по тону, вопрос носит чисто эстетический характер, как будто хозяин показывает мне только что купленную им гравюру Хиросигэ. Заголовок на первой странице газеты окутан чем-то вроде взрыва красной краски и гласит: «Сексуальное вторжение Кастро в Вашингтон». Статья постулирует (в этом, похоже, самая ее суть) тот факт, что Фидель Кастро планирует контрабандой доставить в Вашингтон Кристин Килерс и уйму ей подобных, дабы разрушить карьеры выдающихся чиновников, и снабжена фотографией девицы в бикини с шахматным узором и каких-то странных туфлях. Внизу подпись: «Вот та красотка, работающая на Кастро, которая превратит Капитолий в Траходром. Фотографии контрабандой вывезены с Кубы автором статьи». В качестве автора статьи значится некий Марк Торез. Следующая картинка главным образам обнародует тот факт, что Кастро накопил уйму туфель на шестидюймовых шпильках. Точь-в-точь такие же постоянно появлялись в журналах для девушек, которые Харрисон издавал в сороковые годы.

— Это будет еще почище «Конфиденталя», — говорит Харрисон. — Подглядывание в замочную скважину уже устарело. Теперь самое замечательное состоит в том, чтобы пристроиться за политическими новостями. Да, это будет просто колоссально. Не помню, как там его зовут… в общем, один крупный голливудский продюсер, так он каждую неделю подкатывает к местному газетному лотку в лимузине, лишь бы заполучить «Инсайд ньюс». Я каждую неделю его вижу. Он подъезжает в лимузине, но не протягивает оттуда руки. Нет, он вылезает из машины, подходит к лотку и сам берет газету. Честно говоря, я думаю, это чертовски славный комплимент!

По лицу Харрисона можно понять, что он по-прежнему пытается избавить свои черты от некой сальной липкости, свойственной физиономии человека, только-только проснувшегося. Впрочем, он уже явно на ходу. Старая добрая эстетика шлока вовсю зашевелилась, и Харрисон уже думает о своей собственной истории. Истории о нем и «Конфидентале».

— Пожалуй, я придумал для вас нужный ракурс статьи, — говорит он. — Этот ракурс таков: «Теперь об этом можно поведать». Понимаете? Ясное дело, у вас, вероятно, есть свои мысли по этому поводу, но я все вижу именно так — «Теперь об этом можно поведать».

Я не сомневался, что этот человек уже действительно видел первый всплеск красной краски вместе с монтажом фотографий, таблоидных заголовков и лихорадочным взмахом текста на самом верху, анонсом, заявляющим что-то вроде: «Теперь об этом можно поведать! „Конфиденталь“ изнутри!» Харрисону всегда нравилось начинать статью именно так, с макета, снабженного большим всплеском красной краски, уймой фотографий, а также крупным шрифтом, взрывающимся на самом верху. На самом деле он видит все это не просто как статью, а как целую «одноразку». Одноразка представляет собой журнал или книгу в форме журнала, которая публикуется только однажды, с целью заработать на какой-нибудь знаменитости или текущем событии. Умирает киноактер Джеймс Дин — и тут же выходит уйма одноразок с названиями вроде «История Джеймса Дина», «Настоящий Джеймс Дин», «Джеймс Дин жив!» или просто «Джеймс Дин». Одноразки стали одними из детищ Харрисона с тех пор, как он в 1958 году продал «Континенталь». Между прочим, он издал такие одноразки, как «Угроза секса отступает», «Конфиденциальный Нью-Йорк», «Человек по фамилии Паар», а также «Голый Нью-Йорк». В данный момент прямо-таки видно, как Харрисон складывает воедино разные истории для одноразки «Теперь об этом можно поведать». Основная часть, вне всяких сомнений, получит название «Как „Конфиденталь“ заполучал те „назойливые“ истории — от самих звезд!». Кроме того, там будет еще одна большая статья, за авторством Боба Харрисона, озаглавленная: «Почему я начал издавать „Инсайд ньюс“? — Да чтобы доказать, что я снова смогу это проделать!»

Примерно в этот самый момент Хелен входит в гостиную из комнаты, которую они используют в качестве кабинета. На лице у нее выражается явная озабоченность.

— В чем дело? — спрашивает Харрисон.

— Даже не знаю, — говорит Хелен. — Ну почему тебе обязательно надо вытаскивать все на свет божий?

— Но ведь все это правда, разве не так?