Елена открыла приложение в телефоне и понаблюдала за маленькой синей точкой, бившейся, как крохотное сердце. Точка пульсировала, расширялась и сужалась, распространяя вокруг себя более светлые волны в виде идеального круга. Волна исчезала, на ее месте появлялась новая. Эта точка была добычей Елены, и добыча сейчас гуляла по зоопарку.

Она положила телефон рядом с собой на деревянную скамейку и скрестила на груди руки. Бросила взгляд на небоскреб Флэтайрон-билдинг, возвышавшийся в полутора кварталах к югу, потом на молодых родителей, игравших с детьми в траве, на людей, выгуливавших собак по тропинкам Мэдисон-сквера. Эта картинка во всей ее простоте и нормальности подействовала на Елену удручающе, напомнив ей о собственной неприкаянности, и она тряхнула головой, пытаясь отогнать меланхолию. Это не ее мир и не ее жизнь, и они никогда таковыми не будут. Ни в Москве, ни на Манхэттене.

Она надела неприметные шорты цвета хаки, белую блузку без рукавов и бежевые сандалии. При ней были журнал и пакет с бейглом, но только для того, чтобы оправдать в глазах возможных наблюдателей свое сидение на скамейке. Было солнечно и жарко, во влажном воздухе не ощущалось ни малейшего движения, и Елена мечтала о ветерке.

Она почти ничего не знала об этом районе. Наиболее хорошо знакомая ей часть города находилась в Среднем Манхэттене к западу от Пятой — огромные кварталы небоскребов, в одном из которых располагался нью-йоркский офис «Юнисфер», где она побывала раза четыре-пять за всю жизнь. Семейные деньги. Семейный бизнес — или, по крайней мере, его часть. Часть, окончательно сформировавшаяся после коллапса 1991 года. Елена тогда еще пешком под стол ходила.

Думая об этом городе, первым делом она вспоминала ужины в роскошных дубовых столовых в обществе отца и американских менеджеров фонда. До того, как его отравили. Она тогда училась в колледже. За столами сидели администраторы и управленцы, которые ели и пили так, словно попали в иную эпоху. Люди постарше время от времени обращались друг к другу «товарищ» — они без тени иронии называли товарищами даже американцев.

Еще Елена вспоминала ужины наедине с отцом в окрестных ресторанах, как правило полупустых, поскольку они подгадывали момент, когда театральная публика начинала расходиться, отправляясь на спектакли. Отец получал удовольствие от поездок в Америку и любил, когда Елена приезжала из Массачусетса в Нью-Йорк, чтобы с ним повидаться. Он наслаждался общением с местными людьми. Ему наверняка понравилось бы общество Соколова — по крайней мере, он выбивал бы из него дурь, пока тот не показал бы свою истинную суть, — потому что кровь Алекса была богата русскими генами. Однако отец был русским до мозга костей, так что его поездки в Штаты длились недолго. Он гордился своим акцентом (Елена же прикладывала массу усилий, чтобы избавиться от малейших его следов). Она определенно никогда не посетила бы Эмпайр-стейт-билдинг, музей «Метрополитен» и Бронксский зоопарк.

Елена закатила глаза, словно перед невидимым собеседником. Зоопарк, подумала она. Серьезно? Жизнь трещит по швам, а Кассандра Боуден как ни в чем не бывало гуляет по зоопарку. Судя по информации, которую Елена собрала о бортпроводнице, скорее всего, та проводит время с сестрой и ее семейством. И поскольку они из Кентукки, наверняка пробудет с ними весь день. А завтра вечером у нее рейс в Рим.

Проблема, как Елена объяснила Виктору, прибыв на место, заключалась в том, что дом, в котором жила Боуден, охраняли привратники и портье. Их было много. Этим утром, в субботу, наблюдая за домом, Елена насчитала как минимум троих: один стоял за стойкой у входа, другой мел мостовую, третий открывал двери жильцам, вежливо провожая их в августовскую жару. Также она обнаружила три камеры: в вестибюле, лифте, идущем из подвала, и на парковке, соединявшейся со зданием через сложенный из шлакоблоков подземный коридор. По собственному опыту она знала, что спрятаться от камер в частном жилом доме гораздо сложнее, чем в отеле. Вестибюль значительно меньше, и людей по нему проходит не так много. А значит, проникнуть в квартиру Боуден будет трудно, что очень неудачно, поскольку большинство самоубийств, процентов восемьдесят, происходит дома. (Десять процентов людей кончают с собой на работе, но даже Виктор пошутил, что такой жертвы от Елены не требуется. Конечно, время от времени пилоты обрушивают воздушные суда в припадке суицидального безумия, но никто и не думал избавиться от свидетеля ценой гибели «Аэробуса».) И если Елене не удастся войти в квартиру Боуден и выйти незамеченной, придется бортпроводнице совершить самоубийство в каком-нибудь укромном уголке относительно людного места.

Вторая, удручающе очевидная для всех проблема — время. Совершенно невозможно представить, какой вред способна причинить столь безрассудная и неуправляемая особа, как Кассандра Боуден, если Алекс все-таки что-то ей рассказал. А если она вдруг почувствует острое желание разболтать каждому, кто пожелает ее выслушать, историю о женщине, заглянувшей тем вечером в номер 511 отеля в Дубае?

И конечно, часы Елены тоже тикали. Наверняка в Москве кое-кто покачивает головой при мысли, что слишком проникшаяся Америкой дочь Дмитрия позволила бортпроводнице покинуть Дубай. В лучшем случае эти люди были озадачены, в худшем — встревожены. По их мнению, Боуден работает на ЦРУ. Возможно, в боевом спецподразделении военной разведки. Кого-то поступок Елены наверняка взбесил. И все они входили в группу «Казаки». Елена знала, что случается с теми, кто злит эту тайную старую гвардию. И ее отец был бы крайне недоволен тем, что она сделала, — точнее, тем, что не сделала. Она знала, что ходит по тонкому льду. Виктор ясно дал ей это понять, даже не потрудившись из вежливости прикрыть угрозу недосказанностью.

Она снова понаблюдала за синей точкой. Было бы отлично так или иначе разобраться с этим делом до того, как Боуден улетит в Рим завтра вечером, но сейчас можно подождать, пока история с Соколовым не всплывет. Если имя Боуден не появится в интернете и прессе завтра утром, Елена сама позвонит в газету или на кабельное телевидение и предложит информацию. Анонимно.

А тем временем она будет следить за Боуден и ждать — может, возможность представится сама собой. Интересно, где бортпроводница поужинает с родственниками и придется ли ей ехать домой на метро?

Субботним вечером Кэсси присоединилась к Розмари и ее семье за ужином в переполненном кантонском ресторане, который сестра нашла в интернете. Он располагался в одном квартале к югу от Канала, ближе к зданию ФБР на Бродвее и Уорт-стрит, чем хотелось бы Кэсси. По ее прикидкам, от ресторана до места ее вчерашнего позора можно было дойти минут за пять.

Огромный ресторан обслуживал толпу туристов, которые хотели попробовать димсам. Было шумно и тесно. Но Кэсси удивило, насколько вкусными оказались китайские пельмени и жареная лапша, и ей стало стыдно за приступ кулинарного снобизма, который она испытала до того, как их маленькая компания слилась с толпой. Да, она часто путешествует и перепробовала местную кухню во многих странах, но если какое-то заведение или блюдо нравится туристам, это же не значит, что оно не окажется потрясающим. Наглядный пример? Мятные макаруны в кондитерской рядом с Эйфелевой башней. Кроме того, она бортпроводница. Не сказать, что, попадая в Рим, она ужинает в шикарной «Перголе».