Кэсси услышала, как смеются вокруг. Один из морских львов протянул дрессировщице свой ласт для пожатия, а потом хлопнул по ее раскрытой ладони, словно отвечая на просьбу «дай пять».

— У меня кое-что для тебя есть, — обратилась Кэсси к Джессике.

Девочка перевела на нее взгляд. Она сияла. Племянница любит животных, это очевидно. Кэсси отметила, что в ушах Джессики сережки-гвоздики в виде морских звезд, которые ей подарила Розмари, когда в начале лета проколола дочке уши.

— Считай, что это подарок к началу школы, — добавила Кэсси, протягивая коробочку.

Тим повернулся к сестре и улыбнулся.

— Хорошо тебе! Можешь теперь и это потерять на той свалке, которую называешь своей спальней.

Хаос в комнате Джессики, которую будто перевернула вверх дном банда наркоманов, стал семейной легендой. По-видимому, каждое утро перед школой она примеряла три или четыре наряда, бросая отвергнутые вещи на ковер у кровати или на подоконник.

— Есть кое-что и для тебя, — сказала Кэсси, вручая племяннику упакованную статуэтку. — Джессика, подарок для тебя я купила во Франкфурте. Тим, а твой из Рима.

— Тяжелее, чем кажется, — прокомментировал тот.

— Боже, твоя жизнь кажется такой гламурной. Франкфурт, Рим. Если бы только люди знали, — пробормотала Розмари.

Многие годы Кэсси делилась с сестрой историями — иногда противными, иногда унизительными, — случавшимися с ней на работе, так что та знала.

— Нет худа без добра, — сказала она.

Тим благородно дожидался, пока младшая сестренка откроет свою коробочку, прежде чем самому разорвать красную бумагу, в которую был завернут его подарок. Девочка заворковала, увидев сережки, и Кэсси наклонилась, чтобы племянница могла ее обнять.

— Ой, как мне нравится! — объявила та и добавила странную фразу, не по годам изысканную для такой маленькой девочки: — Безупречно элегантные.

Тим за ее спиной закатил глаза.

— Я рада, что тебе понравилось, — сказала Кэсси. — Тим, теперь твоя очередь.

Тим стащил синюю ленточку и разорвал красную бумагу.

— Статуэтка, — только и сказал он, и на мгновение Кэсси вспомнила старую шутку.

Когда кто-то открывает подарок и произносит вслух, что там (соковыжималка, пылесос для машины, кольца для салфеток), это значит, что подарок отвратительный. Она распереживалась, но мгновение длилось недолго, потому что Тим продолжил:

— Я знаю эту историю! Про нее написано в мифах, которые нам задали читать на лето. Никто не думает об этих близнецах как об оборотнях, но, по-моему, это было бы круто!

— Это пресс-папье?

Все повернулись на голос. Отец детей появился будто из ниоткуда. Он протирал носовым платком солнцезащитные очки, фотоаппарат висел на его шее. Деннис Маккоули был привлекательным крупным мужчиной — не толстым и не мускулистым, но высоким и плотным. И у него уже начало отрастать пузико. Его волосы, уже больше белые, чем черные, тем не менее оставались блестящими и густыми. Он разделял их на прямой пробор и зачесывал назад. Розмари часто шутила, что у мужа шевелюра как у кинозвезды и что в военной форме он похож на актера. Впрочем, сегодня он был одет не в форму, а в бриджи цвета хаки. По мнению Кэсси, такой наряд мгновенно уничтожал все шансы Денниса быть принятым за актера. Иногда сестра говорила, что он витает в облаках, но Кэсси предполагала, что на работе он собран и сосредоточен. Он был инженером и, возможно, просто систематизировал данные. Все знали, что он чертовски талантлив. Кэсси пожалела, что не сказала это вчера Бакли. Могла бы выказать больше гордости за своего зятя. Она описала Денниса словом «милый», а должна была назвать «умным». В конце концов, этот парень уничтожает химическое оружие. Кэсси подозревала, что Деннис утаивает от семьи истинную опасность своей работы.

— Нет, книгодержатель, — ответила Кэсси. — Я купила его в антикварном магазине неподалеку от Испанской лестницы в Риме.

— У них было только полкомплекта?

Она кивнула.

— Красотища! От парных статуэток, изображающих близнецов, осталась только одна. — заметил Деннис. — Воплощенная ирония. Тим, как думаешь ее использовать?

— Не знаю, — пожал плечами мальчик. — Но мне нравится. Круто.

— Согласен, — сказал Деннис.

Он наклонился, чтобы рассмотреть сережки, которые Кэсси подарила его дочери. Поохав и поахав над их красотой, он выпрямился и надел темные очки.

— Ты привозишь из поездок дьявольски интересные вещи, Кэсси.

— Типа того.

— Нет, я серьезно. Такие необычные штуки! А я? Спроси этих двоих. Я из командировок тащу им всякую скучную ерунду.

— Только потому, что ты бываешь лишь в местах типа Мэриленда и Вашингтона, — подбодрила его Розмари.

— Не-а. У Кэсси глаз наметан на всякие прикольные вещи, — сказал он. — Правда, подарки просто идеальные!

— Спасибо, — откликнулась та.

Она была тронута. «Он всегда намного добрее ко мне, чем Розмари, — подумала Кэсси, — хотя знает о моих грешках не меньше, чем она. Просто он не так склонен к осуждению».

Она подозревала, что, услышав о ее связи с убийством в Дубае, Деннис удивится куда больше своей жены.

В ответ на обвинения своего народа в зверствах отец Елены улыбался и напоминал о Большом театре. О Чехове. О Чайковском.

— Мы можем быть безжалостны, — заметил он однажды, изучая взглядом коньяк «Арарат» в своем бокале, — но в нас не больше и не меньше от зверей, чем в любом другом народе.

Разговор происходил за ужином с его старыми товарищами из КГБ, большинство из которых теперь интересовались только своими элитными дачами и статусными женами, а также богатствами, которые они извлекли из обломков некогда культовой стены. Он напомнил им, что Ленин любил романы, что литература была частью политического мира, в котором рос вождь. Желая принизить своих врагов, тот обзывал их именами особенно глупых и особенно ненавистных персонажей из произведений Чернышевского, Пушкина и Гончарова.

— В чем разница между Обломовым и олигархом? — спросил он тем вечером, готовясь выдать афоризм. — Если олигарх проводит день в постели, то только потому, что с ним шлюха и он хочет получить за свои деньги сполна.

В глубине души он, конечно, понимал, что разница не в этом. Вовсе не в этом. Нынешние олигархи богаты, как Обломов, но не ленивы, свои громадные состояния они получили не в наследство. Большинство из них всего добились сами. Конечно, они погрязли в коррупции. Коррупции поистине титанических масштабов. Но они тяжело трудятся. И возможно, единственный человек, перед которым склоняют головы, — российский президент. Они — альфа-самцы, не берущие пленных.

По мнению Елены, Виктор представлял собой идеальный пример этого балансирования между варварством и утонченностью. Под его безупречно сидящими костюмами скрывался хладнокровный дикий зверь, который вставил себе искусственные зубы и был вынужден откусывать пищу небольшими кусочками. Он свободно говорил на нескольких языках и мог оценить эстетику фильмов Тарковского. И он был такой не один. Предположительно, даже Сталин, человек абсолютно далекий от культуры и не интересовавшийся искусством ради искусства, умер в 1953 году под пластинку с записью моцартовского концерта № 23 в исполнении пианистки Марины Юдиной.