– Ты не должен объяснять, почему сделал тот или иной выбор. Ни мне, ни другим.

Джош медленно кивает, и я накрываю его пледом вместе с собой.

Представить не могла, что в один прекрасный день буду с ванильным ртом сидеть на диване, положив голову на плечо Джошуа Темплмана. Это плохо кончится. Закрываю глаза и вздыхаю.

– Скажи, отчего ты сегодня была такой грустной, Печенька?

Это нечестно! Ну почему он так тонко чувствует изменения в моем настроении!

– Просто. Я думала обо всем, что сейчас решается для меня.

– Расскажи.

– Не могу. Ты мое воздаяние.

– Ты ужасно уютная с этим своим воздаянием.

Это правда. Я льну к Джошу:

– Не хочу говорить о себе. Мы никогда не разговариваем о тебе. Я, кажется, вообще ничего о тебе не знаю.

Джош переплетает свои пальцы с моими и кладет наши руки себе на живот. Я описываю маленькие кружочки кончиками пальцев, и он снисходительно вздыхает:

– Конечно знаешь. Давай перечисли все.

– Я знаю только поверхностные вещи. Цвет твоих рубашек. Твои прекрасные синие глаза. Ты питаешься одними мятными драже, в сравнении с тобой я выгляжу поросенком. Ты наводишь ужас на три четверти сотрудников «Б и Г», так что они буквально падают в обморок, но только потому, что оставшаяся четверть еще с тобой не сталкивалась.

– Сборище слюнтяев, – ухмыляется Джош.

Я продолжаю перечисление:

– У тебя есть карандаш, которым ты пользуешься для каких-то тайных целей – думаю, связанных со мной. Каждую вторую пятницу ты сдаешь вещи в химчистку. От проектора в комнате совещаний у тебя резь в глазах и головная боль. Ты здорово умеешь использовать молчание, чтобы выводить из себя людей. Это твоя проверенная стратегия на собраниях. Ты сидишь и смотришь своими глазами-лазерами, пока твой оппонент не рассыплется. – (Джош не прерывает меня.) – О, и ты втайне глубоко порядочный человек.

– Ты явно знаешь обо мне больше, чем кто-либо другой.

Я ощущаю, как он внутренне напрягся. Когда я смотрю ему в лицо, на нем написано потрясение. Мои розыски напугали его, перетряхнули застарелые и лелеемые в душе привычки. К несчастью, следующие мои слова звучат так, будто их произносит маньячка.

– Я хочу знать, что происходит у тебя в мозгах. Хочу выдавить твою голову, как лимон.

– Зачем тебе вообще что-то обо мне знать? Я думал, стану для тебя славным партнером по сексу из ненависти на один раз, после чего буду вычеркнут из списка, а ты сойдешься с каким-нибудь мистером Милым Парнем.

– Я хочу знать, что за человека буду использовать и делать объектом своих чувств. Какая твоя любимая еда?

– Ванильное мороженое. Съеденное из твоего стаканчика твоей ложкой. И клубника.

– Твое идеальное место для отпуска?

– «Скай даймонд строуберис».

Когда я поднимаю на него раздосадованный взгляд, он смягчается и указывает на картину в раме:

– Вот такая тосканская вилла.

– Мне хочется забраться в эту картину. Что бы ты стал там делать?

– Плавал бы в бассейне с мозаикой на дне. – Джош улыбается, видя, как радует меня этот образ.

– У этого бассейна есть где-нибудь фонтанчик? Маленький лев, который выплевывает из пасти воду?

– Да, есть. Поплавав, я лежу в тени, ем виноград и сыр. Потом я бы выпил большой стакан вина и уснул, прикрыв лицо книгой.

– Ты, вообще-то, описал рай. Что происходит дальше?

– Забыл упомянуть, что со мной в бассейне плавала красивая девушка, она же дремлет рядом на солнышке. Она голодна. Я, пожалуй, приглашу ее куда-нибудь съесть пасту. Углеводы и жиры, посыпанные сыром.

– Мне нравится эта пищевая фантазия, – выдавливаю из себя я. Так хочется быть той девушкой, что я готова завыть.

– Обратно на виллу мы пойдем пешком в темноте, и я расстегну молнию на ее красном платье. Накормлю клубникой с шампанским прямо в постели, чтобы подкрепить ее силы.

– Как ты все это придумываешь… – Я настолько зачарована, что едва ворочаю языком. Если он так мечтает провести отпуск, я не переживу ночь в его спальне.

– Потом я проснусь, и на следующий день все повторится. С ней. Неделями.

Я пялюсь на картину и представляю, что стою вместе с Джошем под мерцающим темно-фиолетовым небом, фары едущих вдалеке машин освещают ряд выстроившихся вдоль дороги тополей.

Нужно что-то сказать. Все равно что. Джош смотрит на меня, явно забавляясь.

– Счастливая сучка.

Он громко смеется. Я задаю следующий вопрос викторины:

– Ты оказался на необитаемом острове после кораблекрушения. Какие три вещи ты возьмешь с собой?

– Нож. Штормовку. – О последней вещи он думает долго. – И тебя. Чтобы вызывать твое раздражение, – поправляет он сам себя.

– Я не вещь. Я не в счет.

– Но мне будет так одиноко на острове, – замечает Джош.

Я думаю о том, как он сидит один на общем собрании.

– О’кей. Значит, мы с тобой тащимся по пляжу, и я проклинаю тебя за то, что ты вырвал меня из цивилизации, оставив без средств по уходу за волосами и помады. Что тогда?

Он шевелит губами, касаясь мочки моего уха, и от моей дрожи трясется весь диван. Почувствовав, как его рот прижимается к моей шее, я издаю громкий стон.

Джош выключает телевизор, и мгновение я пребываю в уверенности, что он сейчас проводит меня к машине. Или возьмет на руки и бросит на свою кровать. Трудно сказать. Он поднимает руку к моим волосам, мягко проводит по ним кончиками пальцев, добирается до кожи головы. Мои веки трепещут.

– Я бы соорудил для тебя навес и нашел кокос, и потом мы вместе проводили бы время.

– Как? – Мой голос едва ли громче шепота.

– Может быть, вот так. – Он прижимает свои губы к моим.

Мы оба втягиваем в себя воздух, в комнате как будто больше не осталось кислорода.

Прошлым вечером он встретил меня под уличным фонарем и поцеловал. Тот поцелуй должен был заставить меня хотеть большего. Теперь я знаю, в чем состояла моя сегодняшняя проблема. Я сгорала от желания.

Перед глазами так и стоят картины нашей другой жизни в Тоскане, а Джош целует мои открытые губы, трогает мой язык своим и дышит. Он вздыхает. Он хочет этого. Он сгорал от желания так же, как и я. На моих губах ванильный привкус, на его – мятный. Наши губы соединяются и замешивают нечто изысканное.

Свершилось чудо, не знаю когда, но теперь осознаю это со всей определенностью. Джошуа Темплман не испытывает ненависти ко мне. Нисколько. Это просто невозможно, раз он так целует меня.