— не нашел ничего, что свидетельствовало бы о наличии в этом районе врага и какой-то его деятельности. Все подозрительное, что удалось найти — следы от килей двух лодок на берегу. Лодки, судя по следам, были обычные, рыбацкие — на таких ходят браконьеры, охотники на морского зверя и ловцы водорослей — тут было полно водорослей, из них даже какие-то таблетки делали. Пришли к выводу о том, что скауты если кого и видели — так это были браконьеры, а история про водяного — и вовсе выдумка. Чтобы оправдать бессмысленную трату боеприпасов, причем — караульных боеприпасов[87].

За оставшееся время — ничего такого не произошло, разве что Мишка попался с самодельной поджигой, за что ему тоже досталось. Наверное, если бы все это происходило парой месяцев раньше — в качестве наказания их могли и от плавания отстранить. Но сейчас — после всех проверок здоровья, прививок, согласований — а если несовершеннолетние следуют без родителей, то на всех их, как на взрослых, оформляли через Санкт-Петербург воинские перевозочные документы и морские книжки, после утверждения и согласования в штабе Флота судовых ролей — наказывать их отлучением от похода было себе дороже. Таким образом, наказание за все совершенные проделки было излишне мягким, а совершению новых проделок — мешала подготовка к походу. После гимназии — они шли в мореходку и там до посинения учили азбуку Морзе, вязку узлов, правила страховки при работе с такелажем, английский язык, который на море считался lingua franca[88] — и возвращались домой совсем никакие. Просто глотали то, что оставили родители в качестве ужина и втыкались носом в подушку…

Борька— написал новое письмо брату и ждал ответа. Митька — ждал возвращения из похода отца — он должен был успеть до того, как уйдут в поход они. Темка…

У Темки, как всегда были сложности.

Этот день — был днем второго апреля, воскресение — день, когда они могли хоть немного отдохнуть, потому что мореходка сегодня не работала. Первую часть дня они посвятили — с разной степенью успеха — подтягиванию накопившихся «хвостов» в школе. Потом — родители отпустили их погулять, и они встретились как обычно — у старого клуба. Это было старое, деревянное здание, с прохудившейся крышей и отсутствием окон — бывшая чайная для матросского и мичманского состава. Сейчас — у берега построили новые, каменные здания базы, а эти — стояли, потому что никто не знал, что с ними делать. Там оставалась кое-какая мебель, а стены — были сложены из дерева, пропитанного креозотом против гниения. Самое то для «походного штаба» пацанов.

Они начали подтягиваться сюда еще с «дообеда», часов с одиннадцати — а Димка принес жареных семечек. Вот сейчас они сидели и грызли их, ожидая, пока подтянутся остальные. Зачем? Да просто поболтать. Молодость — это такое время, когда мало задумываешься о «зачем».

— Боряна выпороли… — меланхолично сказал Димон, луща семки — за вранье.

— Ну зуб даю, все так и было!

— Ага. Ты еще про водяного расскажи…

Пашка сунул ему локтем в бок, вскочил на ноги

— Он точно был!

— В рыбацкой сети.

— Ага.

— За-ши-бись.

Он так и сказал, раздельно — за-ши-бись.

— Чего воюем?

Все обернулись. Борька — стоял в дверях, и у него подмышкой был какой-то сверток.

Тот, в существование которого не верили очень многие — лежал на земле всего в двух десятках метров от перебрасывающихся словами молодых гайджинов. Было холодно и сыро — но он нашел себе пристанище в высокой траве и замер, приказав своему тело не двигаться даже в самой минимальной степени. Он знал, что если не двигаться — то тело само аккумулирует тепло внутри себя и не даст ему просачиваться наружу — а более низкая температура кожи будет способствовать сокращению теплообмена с окружающей средой. Он умел использовать в свою пользу и сырость — вода плохой проводник тепла и тонкая пленка воды на всем теле тоже замедляет теплообмен. Так его предки, которые были вынуждены носить одежду обычных крестьян — поденщиков, дабы спастись от карательных экспедиций сегунов — выживали в холодных, продуваемых немилосердно секущим ветром холмах Хоккайдо. Когда были облавы — они не зажигали огня в хижинах, чтобы не привлекать внимания карателей.

Он не испытывал к молодым гайджинам уважения — никакой японец, тем более, такой как он, не мог испытывать уважения к гайджинам, в Японии чувства были сложнее, чем на материке, они описывались сложными словами, и большинство из этих чувств — могли понимать и испытывать только японцы, гайджины не могли. Но если пытаться перевести на варварский язык то, что он испытывал по отношению к гайджинам — можно сказать так: он принимал их во внимание как тех, кто может представлять помеху в естественном ходе истории. Если бы эти молодые гайджины знали что означают эти чувства для такого как он — они бы возгордились, потому что он мало кого воспринимал как препятствия. Того майора из морских пехотных сил[89] — он воспринимал как полного придурка и обузу, это из-за него они попали в такую глупую ситуацию и вынуждены были переносить лагерь много дальше изначально намеченной точки. Эти молодые гайджины в их годы — сумели сорвать высадку и даже увидеть его своими глазами в его истинном обличии — а это мало кому удавалось.

Сейчас — он, конечно, сменил костюм, спрятав тот, который был на нем в момент высадки. Он был одет как крестьянин с фанзы, в грязную одежду европейского покроя, он вымазал землей руки и провел ими по лицу и по волосам, чтобы добиться сходства. Такие крестьяне здесь был и на них никто не обращал внимания. Если бы он бегал в том костюме, в каком их показывают в глупых фильмах, да еще и в черном — его бы конечно, кто-то заметил.

Ему было плохо слышно молодых гайджинов из-за шороха дождя — но достаточно, чтобы он разбирал слова их варварского языка. Варварскому языку — он научился, когда служил на островах в пехотных силах — конечно же, никто, ни командиры, ни сослуживцы не знали кто он на самом деле — обычный новобранец, только и всего. Ему пришлось приложить усилия к тому, чтобы ровно ставить ногу, привыкшую к мягкой, кошачьей походке и стрелять из тяжелого и жутко грохочущего ружья. Но он, как и все его предки, быстро научился использовать несвойственное ему оружие и через несколько недель — ему приходилось принимать усилия к тому, чтобы