Выйдя из бункера, мы как-то доковыляли два с половиной километра до наших обозных частей, напоминая, вне всякого сомнения, компанию подвыпивших матросов. В тылу у нашего интенданта мы раздобыли немереное количество соленой селедки и тут же ее съели.

Мне казалось, что мы все же вернулись на передовую, но я был слишком пьян, чтобы вспомнить точно. На следующий день голова просто раскалывалась, так плохо мне еще не было никогда. До конца своей жизни я не мог переносить даже запаха коньяка.

Отход к Риге. 7 августа – 5 октября 1944 г.

Вскоре после нашего застолья обстановка сложилась следующим образом: в результате наступательных действий Красной армии немецкие войска близ Рокишкиса оказались под угрозой окружения, что вынудило нас 7 августа на нашем участке фронта впервые отступить. Мы отошли к северо-западу в последующие пару дней, и 180 солдат моей роты заняли новые позиции в том месте, где делала поворот на запад река Мемеле. Мы находились в 65 километрах к северо-западу от города Рокишкис или приблизительно на таком же расстоянии от Риги.

Когда мы отошли на наши новые позиции, я приказал выстрелить один раз. Мы сообщали о нашем новом расположении, как это было принято. После выстрела из гаубицы, расположенной позади меня, я ждал взрыва на линии фронта.

Вместо этого взрыв прогремел рядом со мной, и я подумал, что это был просто недолет. Сразу же к нам подбежал солдат с криком «Эти сукины дети все-таки подстрелили меня!».

Не зная, была ли это моя ошибка в расчетах, я не хотел признаваться в том, что вина в этом «дружеском огне» могла лежать и на мне. К счастью, ранение солдата было легким, и никто больше не пострадал.

Один августовский день сменял другой, линия фронта близ Даугавы была подвижной, и мы все чаще перемещались. Противостоя постоянным атакам Красной армии, немецкие войска все чаще прибегали к помощи так называемых «пожарных бригад», формировавшихся на случай проникновения противника через наши позиции. Их эффективность была невысокой, поскольку было неясно, находится ли противник впереди нас, проник ли в тыл или зашел во фланг. Чтобы избежать опасности окружения или обхода с фланга, не было иного выбора, как только отступать по всей линии фронта.

Действуя как одна из таких «пожарных бригад», наша рота тяжелого вооружения иногда занимала участок по фронту отдельно от полковой пехоты или оказывала поддержку частям другой дивизии. На нашем участке фронта русские не предпринимали масштабных наступательных действий, случались лишь частые, но небольшие боестолкновения.

В то время как в наступательных операциях мы применяли орудия с целью сломить сопротивление противника, то в обороне мы старались заранее подавить огнем места его сосредоточения перед атакой. Когда нам не удавалось с помощью артиллерийского огня сдержать наступавшие части Красной армии, то мы пытались не дать им возможности максимально приблизиться к нашим отступавшим частям.

Когда поступал приказ оставить позицию, то наша рота тяжелого вооружения отходила первой среди всех подразделений полка, так как нам требовалось больше времени на то, чтобы погрузить боевую технику, и к тому же мы передвигались значительно медленнее. Полк оставлял в арьергарде два или три пехотных отделения с пулеметами, которых поддерживали две 75-миллиметровые гаубицы или 105-миллиметровые минометы нашей роты. Когда пехотинцы арьергарда отходили, у артиллерийских расчетов оставалось очень мало времени, чтобы быстро отойти вместе с орудиями по заранее намеченному маршруту и оторваться от наступавших русских.

В Балтийском районе у вермахта было несколько больших складов с громадным количеством боеприпасов и военной техники для снабжения группы армий «Север». Эти склады с боеприпасами и продовольствием или уничтожали, или просто бросали, отступая под натиском стремительно наступавшей Красной армии. За нашими отступавшими войсками к небу поднимались огромные клубы черного дыма.

Потеря складов привела в некоторых случаях к ухудшению снабжения, но иногда нам доставались настоящие предметы роскоши. Так, наша дивизия однажды получила множество бутылок коньяка «Хеннесси», которые в противном случае могли достаться противнику. В условиях постоянной угрозы советского наступления выдавалось не так уж много свободного времени, чтобы от души выпить. Злоупотребление выпивкой было особенно опасно в нашем тяжелом положении, поэтому я ввел жесткое рационирование коньяка.

Во время нашего отступления очень редко выдавались случаи, когда дивизионная артиллерия координировала свои действия во время обстрела вражеских позиций с нашей ротой.

Наша рота тяжелого вооружения поддерживала действия полковой пехоты на линии фронта, дивизионная артиллерия наносила удары по тылу противника. Передовой наблюдатель нашей роты работал в непосредственной близости и обменивался сведениями с наблюдателем основного артиллерийского полка дивизии, но их различные задачи по организации огня приводили к тому, что они почти всегда действовали независимо друг от друга.

В это самое время дивизионная разведка доложила, что подразделения противника сосредотачиваются в лесном районе площадью 4 гектара прямо перед нами по фронту. Для их уничтожения дивизионная артиллерия попросила у нашей роты огневой поддержки.

Имея богатый опыт передового наблюдателя, я мог с точностью до секунды вычислить время подлета снарядов из наших гаубиц и минометных мин из минометов до намеченной цели. Координируя свои действия с действиями передового наблюдателя артиллерии, мы намеревались с наибольшей точностью определить время удара, чтобы обеспечить максимальную эффективность огня, обрушив снаряды на ничего не подозревавшего противника.

Сверяясь по своим часам, я отдал приказ на открытие огня сначала расчетом 105-миллиметровых минометов, потому что им требовалось больше времени, вследствие высокой траектории полета их мин, чтобы поразить цель. Затем открыли огонь все 75-миллиметровые и 150-миллиметровые гаубицы.

Через полминуты или чуть больше сотни снарядов из наших и дивизионных орудий одновременно ударили по лесу. Этот разрушительный шквал огня, несомненно, уничтожил всех вражеских солдат, которые могли там находиться. Невозможно было не посочувствовать русским.

В письмах к Аннелизе в эти августовские дни нашего непрекращавшегося отступления отразилось мое мрачное настроение. С глубоким пессимизмом воспринимая наше будущее, я писал: «Мы с тобой выполним свой долг до конца». И неуверенно добавлял: «Дай бог, мы увидимся снова».

И все же наша любовь давала мне надежду, которая выразилась в моих словах: «Я благодарен тебе, Аннелиза, за то, что ты у меня есть». Когда она прислала мне в конце августа в письме локон своих волос, я положил его в нагрудный карман как талисман.

Тем временем наступление войск союзных держав через Францию и Бельгию привело к поспешной эвакуации 8 сентября 1944 г. ее полевого госпиталя в Генке. В наступившем хаосе медицинский персонал был вынужден спасаться самостоятельно.

После того как ей удалось добраться до Германии, она получила временный отпуск.