– Султан!

Рашид был только одним из многих, кто произнес это слово. Оно рябью пробежало по массе людей на склонах. Группа остановилась у перевернутого бочонка, и, прежде чем люди заслонили его, Ахмед увидел, как сверху расстилают большой лист пергамента.

– Воины с алебардами – пейики, его телохранители. Говорят, им вырезают селезенку, чтобы они стали более выдержанными.

Рашид вечно жаждал поделиться своим опытом военной службы и разговаривал с Ахмедом, как отец – с глуповатым ребенком.

– Двое лучников всегда рядом с ним. Ты заметил, что один натягивает лук правой, а второй – левой? Конечно, не заметил, бык ты эдакий. Что ж, ему нужен лучник-левша, чтобы защищать его с того бока. А те люди, которые сейчас подошли? Вожди анатолийцев, белербеи Исхак и Махмуд. Наши вожди, раз их отряд стоит за нами, ждет, чтобы пойти за нами на стены.

– За нами?

Ахмед посмотрел на другие склоны, заполненные стройными рядами людей в доспехах.

– А они не должны идти первыми, раз так хорошо нарядились?

– Нет. Они пустят нас в первую атаку.

Когда Ахмед обернулся, чтобы возразить, Рашид продолжил:

– Нет, это хорошо. Когда невыспавшиеся греки падут под нашими ударами, мы первыми будем в городе. Мы будем первыми выбирать добычу. – Он облизнул губы. – И их девственниц. А еще…

Боец указал на большой отряд воинов на склоне, чуть поодаль. Они немного отличались от прочих – одежда темнее, чем у прочих, длинные бороды, непокрытые головы.

– Я уверен, что наш султан, который любит нас, отправит первыми на смерть этих. Христиан, – прошипел Рашид. – Отбросы и наемники, ради обещанной добычи они готовы сражаться против людей своей веры. – Он отхаркался, сплюнул. – Пусть возьмут на себя первый удар. А потом мы с тобой возьмем славу и золото.

– Иншалла, – только и мог сказать Ахмед внезапно пересохшим ртом.

Снизу, из группы с факелами, послышался громкий возглас. Крик согласия, исторгнутый десятком глоток. Группа распалась, пейики с опущенными алебардами разделили ряды анатолийцев, чтобы султан мог вернуться на холм к пушке. Другие командиры, в том числе мужчина, которого Рашид назвал Исхаком, направились к отряду Ахмеда. Сквозь толпу шли люди; каждый нес древко, на ходу разворачивая с него длинный стяг. Они выкрикивали какие-то слова – Ахмед пытался разобрать их сквозь нарастающие возгласы. Он расслышал это как раз в тот миг, когда разглядел на стяге имя Пророка. Крестьянин не умел читать, но знал символ Мухаммеда, его тугру на ближайшем стяге, сияющую серебром в лунном свете.

– Сто золотых монет первому, кто поднимет такой стяг на второй стене греков, – вознесся над суматохой крик. – Аллах акбар!

– Велик Аллах! – отозвалось эхо тысяч голосов.

Люди пытались выхватить один из десятка стягов. Ахмед шагнул вперед. Сто золотых монет – больше, чем может принести его ферма за всю жизнь. Но его задержала чья-то рука.

– Не надо так торопиться умереть, – произнес другой голос.

Это был Фарук, их болукбаши, офицер, к которому назначили Ахмеда с Рашидом и еще сотню их товарищей. Он был из Карамана, сражался против турок, а сейчас – за них. Его отличали части тела, оставленные на полях разных сражений – ухо, большой палец, глаз. Сейчас оставшийся глаз уставился на Ахмеда.

– Первый, кто понесет этот стяг, будет убит; второй и третий тоже быстро встретятся с ним в раю. – Он схватил Ахмеда за плечо, пригнул, чтобы можно было говорить ему на ухо. – Это твое первое сражение, деревенский парень, и оно будет не таким, как ты думаешь. Держись поближе ко мне.

В нескольких местах вспыхнули драки между мужчинами, не получившими подобного предупреждения. Вмешались офицеры – они наводили порядок при помощи бастинадо, пока каждый стяг не остался только в одних руках. Потом все двинулись к вершине холма.

Фарук остановил их примерно в двадцати шагах за одними из больших ворот, перемежавших частокол.

– Достаточно, – сказал он, вытаскивая свой ятаган.

У Ахмеда не было ножен, так что вытаскивать меч было неоткуда. Он просто положил ятаган на плечо, поднял маленький круглый щит к груди и уставился на белую внутреннюю сторону. «Защити меня, Аллах, милостивый и милосердный, – молча взмолился он. – И если Ты желаешь, чтобы я умер этой ночью, дай мне умереть хорошо, во славу Твою».

Рядом бормотали другие мужчины. Потом запели трубы, все умолкли. В тишине ударил большой кос-барабан – раз, два, еще раз. Эхо угасло, все взгляды были прикованы к деревянной стене впереди. В середине, у самых ворот, воздел свой большой ятаган Исхак-паша. «Аллах акбар!» – крикнул он, отступая в сторону. Ворота открылись.

– Аллах велик! – завопили разом тысячи голосов, и люди побежали в ворота.

– Не высовывайтесь! – крикнул Рашид.

Ахмед мог только повиноваться. Он смотрел на спину впереди себя, делал несколько шагов, когда она двигалась, останавливался, когда она ненадолго замирала. Он видел только этот кусок белой ткани, по которому уже расплывались большие, как почки ягненка, пятна пота, хотя ночь была прохладной. Однако слух его был насыщен до предела. Безумный бой кос-барабанов, завывания труб, удары о щиты, здесь и там – к этим звукам пришли новые: непрерывное треньканье тетив, когда лучники на валу накладывали, натягивали, отпускали, накладывали, натягивали, отпускали; почти непрерывный блеск наконечников стрел в лунном свете, падающих в темноту впереди. Рядом с ними другие мужчины поднимали и нацеливали предметы вроде толстых палок, которые издавали громкий треск и выпускали пламя, после чего голова стрелка мгновенно скрывалась в облачке дыма; облачка эти соединялись и висели грядой над валом. Ахмед раскашлялся от едкого дыма, когда они с Рашидом наконец миновали ворота.

Раньше они двигались медленно, теперь пошли быстрее, оступаясь на пологом склоне. Ахмед поставил ногу на что-то; оно сначала дернулось, потом закричало. Он наступил на мужчину, ползущего поперек их пути. Из шеи мужчины торчало что-то с перьями, и Ахмед, не задумываясь, нагнулся, схватил его своей ручищей за рубаху и потащил в сторону.

– Хорошо, хорошо, – сказал Рашид, придерживая рукой ногу мужчины, но даже не пытаясь ее поднять, – помогать брату хорошо.

Пока они укладывали раненого на спину, мимо продолжали с криками бежать люди. Одной рукой тот сжимал древко арбалетного болта, другой вцепился в рубаху Ахмеда, что-то слабо бормоча; слова терялись в крови, пузырящейся на губах. Ахмед беспомощно смотрел на раненого, пока Рашид не потянул его прочь.

– Пошли, – сказал он. – Этот отправится либо в рай, либо к лекарю. Пойдем.

Склон закончился каменным выступом, а за ним – свалкой людей, стиснутых во рву и у подножия каменной стены в два человеческих роста на той стороне. Мужчины быстро слезли – ноги отыскали связки дерева, сброшенные, чтобы заполнить ров – и привалились к лежащим телам. Сверху, из вспыхивающей темноты, сыпалось все больше болтов, стрел и камней.