Сирил беззаботно засмеялся, отходя от окна.

- Что-то я увлекся. Давай прекратим этот разговор, брат, от него веет унынием, разве нет?

Когда Сирил вышел из комнаты для приемов, Альпин какое-то время смотрел на сомкнувшиеся створки раздвижных дверей, потом тяжело вздохнул и, опустив взгляд, с тяжелым чувством произнес в пол:

- Глупец.

Перед глазами Альпина танцевали в зловещем танце девять белых лисьих хвостов, объятые голодным пламенем.

- Как же так вышло? – придерживая в руке лейку, Руби задумчиво и немного встревоженно смотрела на цветник. – Любавки и живеницы этим летом так и не расцвели, а грустноглазки все цветут и цветут, хотя им уже давно отцвести пора. Нехорошо это. Как будто грустноглазки цветут вместо других цветов. Как будто жизнь у них отняли. Как так могло выйти, Рил?

Встав со скамейки, где он наблюдал, как Руби поливает цветы, Сирил спустился к цветнику.

- Ох, - произнес он, вдруг догадавшись. – Наверное, это моя вина.

- Твоя? – повернувшись, посмотрела на него большими глазами Руби. – Ты что это, Рил? Как это может быть твоя вина?

Сирил улыбнулся.

- Ты не помнишь, наверное – больна была тогда. Я к твоим грустноглазкам лисью магии применил. Вот они за счет магии и набрались сил. А теперь, окрепшие, тянут к себе все соки земли, и другим цветам не достается.

Рыжеватые брови Руби вытянулись на лоб виновато.

- И впрямь не помню, - пробормотала она, отводя растерянный взгляд. – Белява проклятущая... Но чувствую, что ты на себя наговариваешь. Я же тебя знаю, Рил... Небось, переживала я почему-то за грустноглазки, а ты меня пожалел и магией их подлечил.

Она вскинула на Сирила всполошенный взгляд.

- Признай, так и было ведь, да?

Втайне удивляясь ее проницательности, Рил улыбнулся.

- Так и знала! – воскликнула Руби. – Вот всегда ты такой: любишь на себя напраслину возводить, а потом еще и веселишься, как будто тебя забавляет, когда на тебя злятся и обижаются.

Вернувшись к поливанию цветника, Руби вздохнула:

- На самом-то деле ты очень добрый, Рил. Но люди ведь в самое сердце смотреть не умеют. Как они доброту твою увидят, ежели ты ее за притворством прячешь?

Сирил чуть наклонил голову набок, любуясь тем выражением, которое сейчас было на лице Руби – она как будто за него на него же самого обижалась. Ему это казалось трогательным, а сердце поневоле наполнялось теплотой.

- Но ты ведь умеешь. Как будто в самое сердце мне заглядываешь, насквозь видишь. Наверное, ты особенная.

Руби покачала головой.

- Что ты, Рил. Обычная я. Не у всех ведь вижу, что на сердце. Только у тебя, потому что...

Глядя на профиль Руби, Сирил заметил, как ее щеки заалели от смущения. Как от нечаянного признания затрепетали, словно крылья мотылька, длинные рыжеватые ресницы.

В груди Сирила разлилось тепло, отразившись благодарной улыбкой на лице. Но тотчас им овладело другое чувство: сожаление, смешанное с грустью – и улыбка, с которой он смотрел на Руби, стала печальной.

- Почему той, кого люблю, не можешь быть ты? – забывшись на миг, задумчиво произнес Сирил.

Руби замерла на миг, и только тогда он понял, что произнес эти слова вслух. Сначала, глядя на ее склоненную рыжеволосую головку и вытянувшиеся домиком брови, почувствовал стыд и отвел взгляд. Потом улыбнулся беззаботно, склонил голову набок и сказал мягко:

- Прости. Не собирался этого говорить. И не заметил, как вслух...

Руби вздохнула, повернула к нему голову и тоже улыбнулась:

- Глупый. Я ведь в самое сердце твое смотрю, забыл. Все, что ты внутри себя прячешь, вижу. Все-все, что на душе. Даже твоя улыбка мое сердце не обманет, Рил.

Он усмехнулся, на миг прикрыв глаза.

- И впрямь. Ты единственная, кого я не могу обмануть.

Его улыбка увяла.

- Но все-таки я умелый обманщик. Ведь ее обманул легко.

Руби посмотрела с тягучей тоской во взгляде. Поставила лейку на землю, поднялась и шагнула в его сторону.

- Любишь ее, - сказала, глядя Сирилу прямо в глаза. – Когда ты ее привел к нам в первый раз, я уже тогда поняла – любишь. Но ее сердце тебя не видит, Рил. Она даже не заметила, что ты...

Замолчав на полуслове, Руби снова вздохнула и подошла к нему близко-близко. Заглянула в глаза. Коснулась нежной ладошкой его щеки.

- Боюсь я за тебя, Рил. Тревожно мне, сердце ноет.

Потянувшись к нему, обняла ладонями лицо и с мольбой попросила:

- Разлюби ее, Рил. Даже если меня не полюбишь, ее – разлюби. Погубит! Сердцем чую – нельзя тебе любить ее! Как уехала она, ты совсем другой стал – сам не свой! Как будто сердце твое с собой забрала. Улыбку твою украла!

Руби запнулась на миг, виновато посмотрела в сторону:

- Хорошая она, жизнь мне спасла... – И снова охваченный тревогой взгляд метнулся к нему: - Но любить ее тебе нельзя, Рил!

Растерявшись от внезапного напора, Сирил несколько мгновений смотрел на Руби сочувственным взглядом, потом положил руки поверх ее ладоней и, отняв их от своего лица, мягко сжал. Потом тихо рассмеялся как ни в чем не бывало:

- Что ты себе навыдумывала, глупенькая? – И с игривой улыбкой заглядывая ей в лицо, спросил: - Неужто совсем меня не знаешь, что такие страсти говоришь? Украсть можно сердце, которое умеет сильно любить. А мое сердце легкомысленное, разве его можно украсть? Потерять разве что, оставить где по забывчивости. Но тогда я и без сердца проживу, и не замечу по беспечности своей, что потерял.

Он говорил это, желая успокоить, но Руби даже не улыбнулась его шуткам. Напротив – глаза ее наполнились слезами, а лицо исказилось, как будто она вот-вот заплачет. И словно в подтверждение его мыслей, одинокая слеза скатилась по щеке Руби.

- Ну что же ты, - Сирил вытер пальцами мокрую дорожку, с сожалением, которое терзало его сердце, посмотрел на ее лицо, искаженное по его вине. Сказал едва слышно: – Что же ты плачешь, глупая?

Когда она вскинула на него глаза – большие, блестящие от слез глаза цвета лесного ореха, - Сирил снова подумал: ее он должен был полюбить. Почему не смог? Почему, с какой бы преданностью, с каким бы самоотречением и обожанием не смотрели на него эти огромные глаза, в которых всегда отражался только он один, Сирил так и не смог полюбить в ответ?

- Рил, - с нежной и упрямой мольбой позвала Руби.

В этот миг она так тянулась к нему всем своим существом, словно без него не могла существовать, что Сирилом овладело странное чувство, которому он не мог сопротивляться.

Наклонившись к Руби, он уже почти коснулся губами ее губ, но все же в последний момент остановился. Чуть нахмурился и одновременно усмехнулся.