Тем временем его спутник, которого я и заметила-то не сразу, завороженная удивительной внешностью незнакомца, раздражённо отбросил капюшон, холодным взглядом окинул Севера, скользнул по моему перекошенному от страха лицу, и медленно сделал шаг в мою сторону.

Цезарь выглядел уставшим, брови хмурились над запавшими глазами. Я знала, что хмурится он так, когда его мучают головные боли. Знала, что он хотел бы послать все дела к чёрту, подняться в Башню, улечься на диванчик у высокого окна, устроив голову на моих коленях и тихонько дремать, пока я буду гладить его виски.

В другой жизни я бы сама предложила ему свою помощь. В той жизни, где он был моим любящим, чрезмерно опекающим, заботливым старшим братом. А не свихнувшимся извращенцем, чужаком, о котором я, как выяснилось, совсем ничего не знаю.

Сейчас, стоя у западной калитки, я расширившимися от страха глазами следила за тем, как этот чужак идёт в мою сторону. Один его неспешный шаг – один болезненный удар моего сердца.

– Генерал! Вам не кажется, что ваш визит несколько… – ещё один взгляд в мою сторону, и я на секунду умерла, наверное. Ждала удивления, восторга, яростной вспышки, гневного оклика, чего угодно, но только не того, что Сашка посмотрит сквозь меня, не замечая, не видя. Словно я – это только испуганная девочка из Детского корпуса, которой вдруг посчастливилось увидеть самого Цезаря.

– Что ты суетишься? – незнакомец посмотрел на моего брата так, словно страдал от нестерпимой зубной боли. – Надоело.

Незнакомец был либо богом, либо самоубийцей. Никто не смеет так разговаривать с Сашкой, уж я-то знаю.

– Вы забываетесь, генерал, – в Сашкином голосе отчётливо прозвучали нотки едва сдерживаемого бешенства, но приступа ярости не было. Стремления убивать и рвать на куски тоже.

Кто ты, незнакомец, обрядившийся в костюм Цезаря? Мое удивление по полноте ощущений можно было сравнить только со страхом. Который немного стих, когда я поняла что Сашка слишком занят своими мыслями, чтобы в бледненькой ненакрашенной Ёлке рассмотреть цесаревну Ольгу.

– Я? – генерал горько усмехнулся. – Забылась Ариана, когда согласилась на условия твоего шантажа. Я не она. Покажешь дорогу, или мне искать её самому?

Что ответил Цезарь, услышать к сожалению не удалось, потому что его слова были заглушены шелестом дождя и шорохом гравия под ногами.

А потом я почувствовала, как меня обнимают за плечи, прижимают к тёплой груди. Услышала, как Север что-то неразборчиво шепчет над ухом и поняла, что я не могу с этим парнем так поступить. Мысль о Сашке калёным железом выжгла из моего успевшего расслабиться мозга все романтические бредни и всю любовную чушь. Мысль о старшем брате, у которого напрочь сносило крышу, когда он замечал косые взгляды в мою сторону. О человеке, трепетно оберегающем меня от всего много лет. О мужчине, который растил меня для себя. Что сделает Цезарь с Северовым, если узнает о том, как тот относится ко мне, а главное, если догадается, что к парню чувствую я? Нет, это слишком жестоко с моей стороны. Я не могу.

К середине моих невесёлых размышлений Северов заглянул мне в лицо и одной мягкой улыбкой практически разрушил тщательно выстроенную цепь рассуждений. Почти заставил забыть о том, почему мне следует держаться от него подальше.

Не только улыбкой, но ещё и тем, что, глядя в мои растерянные глаза понимающе хмыкнул. Не дал мне возможности что-либо сказать, а подцепив большим пальцем мой подбородок, поцеловал.

И робкая нежность уступила место благодарной страсти. Где-то на периферии сознания промелькнула мысль, что Северовские поцелуи надо разливать в бутылочки и продавать как слабоалкогольный напиток. А потом на смену глубокому поцелую пришла череда лёгких, сопровождаемых срывающимся шёпотом:

– Ты же видишь, что ты для меня…

Сигнал от проклятой калитки заставил почувствовать себя сиротой, потому что поцелуи прервались, а Северов застонал:

– Да что ж за день открытых дверей сегодня?!

За воротами оказалась женщина. Вид у неё был такой несчастный, что я задумалась над тем, точно ли капли дождя блестят на её фарфоровой коже.

– Вы молодой человек, – она смерила Севера долгим взглядом, – Простите, начальник охраны?

– Я? – очевидно, парень смутился, потому что кусочек его шеи, что виднелся между воротником и кромкой волос на затылке, вдруг стал кирпичного цвета. – Нет, что вы… я тут… э?

Я удивлённо приподняла брови и сделала аккуратный шажок в сторону, чтобы спина Севера не загораживала мне обзор. Просто очень хотелось рассмотреть ту, которая заставила его покраснеть.

– Я полагаю, сюда не так давно пришёл один человек… – женщина выглядела немного потерянной. Она нервным движением заправила за ухо выбившуюся из причёски иссиня-чёрную прядь и сморщила аккуратный, немного вздёрнутый носик, словно пыталась не заплакать. – Мне бы… я…

Она посмотрела на меня и судорожно всхлипнула. «Сейчас заплачет», – подумала я, не в силах оторвать взгляда от наливающихся влагой тёмно-голубых глаз. Женщина схватилась за завязки на платье с такой силой, что стали заметны ярко-белые пятна, выступившие на костяшках её стиснутых рук.

– Если вы подождете, я наверное мог бы… – неуверенно проговорил Северов, оборачиваясь ко мне. Не вовремя. Потому что как раз в этот момент из уголка правого глаза женщины выкатилась прозрачная слеза и стремительно понеслась вниз.

В носу у меня защекотало.

– Зачем? – женские губы искривила обида, а подбородок мелко задрожал, намекая на близкую истерику. – Так ведь нельзя…

– Послушайте, – Северов попытался взять женщину за руку, но та отпрянула от него с удивительной скоростью и попятилась к незапертой калитке.

– Я передумала, – проговорила она хрипло. – Ничего не надо, извините меня, я ошиблась.

Она убежала раньше, чем мы успели опомниться. У меня перед глазами ещё долго стояло её несчастное лицо, и нестерпимо хотелось плакать. Такое у меня бывало и раньше, когда посреди солнечного дня вдруг накатит девятым валом совершенно беспричинная тоска. И я вдруг понимаю, что в целом мире совершенно одна… Глупость дикая, в которой и признаться стыдно.

Северов, заметив моё неадекватное состояние, сначала пытался выяснить, что случилось. Но осознал, что я и сама не понимаю толком, что произошло, только вздыхал, качая головой. Но вид у него при этом был такой мрачный, что моя бессмысленная депрессия только усиливалась, а желание расплакаться стало просто невыносимым.

В калитку больше никто не звонил. Но мы вообще не разговаривали. Не знаю, о чём думал парень. Я следила за тем, как с ещё зелёных листьев беспородного куста срываются мелкие капли, и размышляла о жизни в целом и о том, как бы повидаться с Тенью.

Не знаю, сколько времени мы молчали. Наверное довольно долго, потому что в какой-то момент вернулся тот самый симпатичный генерал. Один. Прошествовал мимо нас, мрачный и какой-то даже постаревший. Молча велел открыть ворота и, проворчав что-то ругательное, вскочил в странного вида фоб, дожидавшийся его у стены.